Спец. словарь расшифровки "Слова"
1-2-3-4
Слово о Полку Игореве — единственный в своем роде драгоценный памятник древнейшей русской поэзіи, как художественной, так и народной. Оно до сих пор остается не вполне разъясненным со стороны происхожденія и текста. Это — небольшая историческая поэма, записанная или составленная в самом конце XII в. (ок. 1188 г.), по живым следам событія. Ни имени автора поэмы, ни отрывков ея в списках, кроме одного, не сохранилось. Только летописи подтверждают достоверность событія, изображеннаго в слове, и намекают на некоторыя частности слова, отразившіяся в позднейших памятниках — в Задонщине и др. Рукопись слова сгорела в московском пожаре 1812 г.; осталось только первое изданіе слова, под заглавіем: «Ироическая песнь о походе на половцев удельнаго князя Новагорода-Северскаго Игоря Святославича» (М., 1800). В конце книги приложены «Погрешности» и «Поколенная роспись россійских великих и удельных князей в сей песни упоминаемых». Первое печатное известіе об открытіи слова явилось за границей, в гамбургском журнале «Spectateur du Nord» 1797 г. (октябрь). «Два года тому назад — писал неизвестный автор статьи из Россіи — открыли в наших архивах отрывок поэмы под названіем: «Песнь Игоревых воинов», которую можно сравнить с лучшими Оссіановскими поэмами». В «Историческом содержаніи песни», составляющем предисловіе к изданію 1800 г., повторены почти теже самыя выраженія. Изданіе 1800 г. появилось без всяких указаній на лиц, трудившихся над чтеніем памятника, над его переводом, его подстрочными объясненіями, преимущественно с исторической стороны, на основаніи «Россійской Исторіи» Татищева. Только на стр. VII предисловія, в примечаніи, замечено, между прочим: «Подлинная рукопись, по своему почерку весьма древняя, принадлежит издателю сего (гр. Алексею Ивановичу Мусину-Пушкину), который, чрез старанія и просьбы к знающим достаточно россійскій язык, доводил чрез несколько лет приложенный перевод до желанной ясности, и ныне по убежденію пріятелей решился издать оной на свет». Теперь мы знаем, что гр. Мусин-Пушкин пріобрел рукопись с Словом о Полку Игореве из Ярославскаго м-ря. Открыв драгоценный памятник, гр. Мусин-Пушкин сообщил о нем знатокам палеографіи — Малиновскому, Бантышу-Каменскому и другим — и, разобрав его, составил свой собственный список, в который ввел разделеніе слов, предложеній, заглавныя буквы и пр. С этого списка, который постоянно исправлялся до выхода в свет изданія 1800 г., были сделаны копіи. Одну из таких копій гр. Мусин-Пушкин поднес имп. Екатерине II, и она дошла до нас (копія эта издана акад. Пекарским в 1864 г. и г. Симони, более исправно, в 1889 г., в «Др. и Трудах Москов. Археологич. Общества», XIII т.). Сохранились еще переводы словоа о Полку Игореве на русскій язык, с заметками о некоторых чтеніях оригинала, сравнительно с текстом, приготовленным для изданія 1800 г. (так назыв. бумаги Малиновскаго, отчасти описанныя Е. В. Барсовым в его труде о Слове о Полку Игореве; другой перевод, с заметками по рукописи Импер. Публичн. Библ. описан в «Отчете Импер. Публ. Библ., за 1889 г.», СПб., 1893 г., стр. 143—144). После потери оригинала Слова о Полку Игореве явились сообщенія о его особенностях со слов владельца и других очевидцев.
Свидетельства эти противоречивы, так как никто не позаботился скопировать образчик письма рукописи, описать ея особенности. Можно предполагать, что рукопись Слова о Полку Игореве относилась к XVI в., писана была скорописью без разделенія слов, с надстрочными буквами и не свободна была от описок, ошибок, а, может быть, и от пропусков или от измененія первоначальных выраженій: такова судьба всех позднейших списков древнерусских памятников литературы. Отсюда с самых первых пор изученія Слова о Полку Игореве тянутся в научной литературе опыты более или менее удачных исправленій текста Слова о Полку Игореве. Лучшія из них сделаны Дубенским в 1844 г., Тихонравовым в 1866—1888 гг., Огоновским в 1876 г., Потебней в 1878 г., Барсовым в 1887—1890 гг., Козловским в 1890 г. не смотря на малую величину Слова о Полку Игореве, оно отличается разнообразіем и богатством содержанія. В кратких и сжатых выраженіях изображаются не только событія несчастнаго похода на половцев новгород-северскаго князя Игоря в 1185 г., как об этом повествуется в летописях (в двух редакціях — южной и северной, по Ипатьевской летописи и по Лаврентьевской), но и припоминаются событія из княжеских междоусобій, походов и удачных битв, начиная с древнейших времен. Перед нами как-бы народная исторія, народная эпопея, в книжном изложеніи искуснаго древнерусскаго писателя конца XII в. В начале автор слова несколько раз обращается к своим читателям и слушателям с словом «братіе», напр.: «почнем же, братіе, повесть сію от стараго Владимера до нынешняго Игоря». Затем следуют такія же преданія о княжеских певцах и о Бояне, как в Начальной летописи, а также о русских племенах, набранныя из разных сказаній и песен; старыя словеса — песни — противополагаются былинам позднейшаго времени. Есть здесь и намек на старинную соколиную охоту, и на певцов-музыкантов с кифарами или гуслями: «Боян же, братіе, не 10 соколов на стадо лебедей пущаше, но своя вещія персты на живая струны въскладаше: они же сами князем славу рокотаху». Несомненно, что до Слова о полку Игореве существовали устныя преданія о походах князей и их единоборствах (в роде наших былин о богатырях), подобно тому как в Слове представляется Мстислав храбрый, «иже зареза Редедю пред пълкы Касожьскими». Эти преданія захватывали событія XI в., от стараго Владиміра I до Всеслава Полоцкаго (1101 г.). Встречаются неясныя воспоминанія о Трояне, котораго также касался Боян в своих песнях (едва-ли это римскій император, или языческое существо, упоминаемое в апокрифах, а скорее эпитет кого-либо из древне-русских князей), отклики языческих преданій о Велесе — деде певцов, о Хорсе-солнце, о Даж-боге — деде русичей, о Диве-лешем, о волкодлаках в роде Всеслава Полоцкаго и пр. Летописныя сказанія о быте славян и князьях-язычниках подтверждают намеки слова на старыя слова трудных повестей, на песни. Игорь — глава полка (похода); его речи руководят северских князей — братію и дружину. Игорь видит затменіе солнца и предчувствует неудачу; но отчаянныя побужденія биться до смерти ободряют князя, и он вступает в злат стремень.
Поход открывается. Неблагопріятныя знаменія преследуют полк Игорев. Поход намечен далеко в глубь степей к морю, к Сурожу, Корсуню и Тмуторокани. Поэт говорит обо всем этом кратко, картинами: кликом дива лешаго в стягах полков, мраком ночи, воем зверей и скрипом половецких телег, скрывающихся от русичей. Одна только ночь отделяет выступленіе в поход от первой битвы, обрисованной одними успехами и отдыхом Ольгова хоробраго гнезда, обогатившагося всякой добычей и задремавшаго в поле. С пятницы по воскресенье, как и в летописном подробном сказаніи Ипатьевской летописи, следуют решительныя битвы несчастнаго Игорева полка, окруженнаго в поле незнаемом и безводном многочисленными половецкими полками. Единоборство князя Всеволода характеризует храбрость русских. Как герой Иліады, он посвечивает своим золотым шлемом и гремит мечом по шеломам оварьским половцев. Для него недороги ни раны, ни воспоминанія о Чернигове, о красавице Глебовне, о своем животе и о чести золотых столов княжеских. Таков ярый тур (вымершій европейскій бык) Всеволод. Но храбрость его тщетна на Каяле-реке, под натиском всей земли половецкой. Так погиб и предок Ольговичей, Игоря и Всеволода, Олег Гориславич (1115), о котором певец слова говорит в стиле древняго эпоса: «Были вечи Трояни, минула лета Ярославля, были плъци Ольговы». Эти походы Олега вызывают у автора слова самыя тяжелыя, самыя грустныя воспоминанія: гибли князья, гибли люди в усобицах и княжеских крамолах, раздавался звон мечей, полков, носились тучи стрел и вились над полями вороны и галки. Автор-кіевлянин, созерцая св. Софію в Кіеве, переносится мыслію к Каялу, где третій день шумит и звенит оружіе. Игорь заворачивает полки, чтобы высвободить своего брата Всеволода; но уже полегли храбрые русичи на берегу быстрой Каялы (может быть, нарицательное имя горестнаго места, от половецкаго Каігы, Кайгу, или это Кагальник, Кальміус, Кальчик, Яла). Действіе полка Игорева кончено: «ничить трава жалощамчи, а древо с тугою к земли преклонилось». Далее в Слове идут плачи по павшим, замечанія о дальнейшем движеніи половцев на русскую землю, воспоминанія об усобицах и успокоеніе на кіевском великом князе Святославе.
1-2-3-4