Комментарии, разъясняющие слова и фразы в "Слове о полку Игоревом". Страница 3
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33
поостри сердца своего мужествомъ. Слово «поострить» довольно часто употребляется в древнерусской письменности в метафорическом значении, близком к данному месту «Слова о полку Игореве»: «поострить же гнев свой», «си свою руку на своя сродникы поостриваху», «воеводы на брань възостришася», «подостриваху люди мьстити», «подострите душа ваша на мсти» и т. д. (см. цитацию сходных выражений у В. Н. Перетца. «Слово о полку Ігоревім». Киев, 1926, стр. 144).
наплънився ратнаго духа. «Наполниться или исполниться ратным духом, бранным духом» — довольно обычное древнерусское выражение. Ср.: «мужи Александровы исполнишася духа ратна» (В. Мансикка. «Житие Александра Невского». СПб., 1913, стр. 6), «дыша духом ратным» (там же, стр. 19), «духа ратнаго наполнився» (Летопись Авраамки под 1382 г.) и др.
Тогда Игорь възрe на свeтлое солнце и видe отъ него тьмою вся своя воя прикрыты. Солнечное затмение имело место 1 мая 1185 г.; у Донца оно видно было в 3 ч. 25 м. по киевскому времени (Н. Степанов. Таблицы для решения летописных задач на время. Известия ОРЯС, 1908, кн. 2, стр. 127—128). Солнечные затмения рассматривались в древней Руси как предзнаменования несчастий — главным образом нашествий иноземцев. Ср. в Ипатьевской летописи под 1187 г.: «Того же лета бысть знамение месяца сентября в 15 день: тма бысть по всей земле, якоже дивитися всим человеком. Солнце бо погибе, а небо погоре облакы огнезарными. Таковая бо знамения не на добро бывають; в той бо день того месяца взять бысть Ерусалим безбожными срацины». — Ипатьевская летопись сходно со «Словом» описывает затмение солнца 1185 г.: «Идущим же им к Донцю рекы, в год вечерний (в вечернее время), Игорь же возрев на небо (ср. в «Слове»: «тогда Игорь възрe на свeтлое солнце») и виде солнце стояще яко месяць, и рече бояром своим и дружине своей: «Видите ли что есть знамение се?». Они же узревше, и видиша вси и поникоша главами, и рекоша мужи: «Княже! Се есть не на добро знамение се». Игорь же рече: «Братья и дружино! Тайны божия никто же не весть, а знамению творець бог и всему миру своему; а нам что створить бог, или на добро, или на наше зло, а то же нам видити». И то рек, перебреде Донець» (Ипатьевская летопись).
Братие и дружино! Луце жъ бы потяту быти, неже полонену быти... Игорь призывает этими словами свою дружину выступить в поход. Он делает это, несмотря на то, что солнечное затмение предвещает гибель его дружине. Поэтому он и говорит, не отрицая всей грозности этого предзнаменования: «лучше погибнуть с честью, выступив в поход, чем, оставаясь дома, быть рано или поздно плененными половцами». Общий смысл ободряющей перед походом речи Игоря Святославича сходно передан и в Ипатьевской летописи: «Оже ны будеть не бившися возворотитися, то сором ны будеть пуще и смерти; но како ны бог дасть» (Ипатьевская летопись под 1185 г.). Воинские речи, подобные этой, — неоднократны в летописи, начиная со знаменитой речи Святослава: «Уже нам сде пасти, потягнем мужьски, братья и дружино!». Освобождая эту речь Святослава от привычного лаконизма воинского красноречия, следовало бы ее перевести так: «Так или иначе нам умереть здесь, так выступим, братья и дружина, против врагов и умрем с честью». Ср. и другую речь Святослава: «Уже нам некамо ся дети, волею и неволею стати противу; да не посрамим земле Руские, но ляжем костьми, мертвыи бо срама не имам. Аще ли побегнем, срам имам. Ни имам убежати, но станем крепко...» (Лаврентьевская летопись под 971 г.). Воинская речь Игоря построена на антитезе: «Луце жъ бы потяту быти, неже полонену быти...». Эта антитеза — существенная черта устной речи. Ср. речь Василька Теребовльского: «да любо налезу собе славу, а любо голову свою сложю за Рускую землю» (Лаврентьевская летопись под 1097 г.); Изяслав Мстиславич говорит черным клобукам: «луче, братье, измрем сде, нежели сесь сором възмем на ся» (Ипатьевская летопись под 1150 г.); тот же Изяслав говорит своей дружине: «но любо голову свою сложю, пакы ли отчину свою налезу и вашю всю жизнь» (там же); черные клобуки и киевляне говорят Вячеславу, Изяславу и Ростиславу: «да любо честь вашю налезем, пакы ли хочем с вами ту измерети» (там же под 1151 г.); Владимир Галицкий говорит: «любо свою голову сложю, любо себе мьщю» (там же под 1152 г.). Особенно близка к речи Игоря речь рязанского князя Юрия Ингоревича в «Повести о разорении Рязани Батыем»: «Лутче нам смертию живота купити, нежели в поганой воли быти» (Воинские повести древней Руси. М. — Л., 1949, стр. 11). Из этих примеров, которые можно было бы значительно умножить, видно, что обращение Игоря сохраняет характерные особенности живой устной речи, оно передает традиционный тип воинской речи. Это — типичная воинская речь, ободряющая дружину перед походом или перед битвой.
а всядемъ, братие, на свои бръзыя комони. Одним из наиболее значительных моментов выступления войска в поход была посадка войска на коней. Вот почему в древней Руси «сесть на коня» означало «выступить в поход». Отсюда такие выражения как «сесть на коня против кого-либо», или «сесть на коня н а кого-либо», или «сесть на коня з а кого-либо»: «и вседоша (на кони) н а Володимерка на Галичь» (Лаврентьевская летопись под 1144 г.); «а сам Изяслав вседе на конь н а Святослава к Новугороду иде» (Ипатьевская летопись под 1146 г.); Всеволод «вседе на конь про свата своего» (Лаврентьевская летопись под 1197 г.). Характерно это употребление единственного числа «всесть на конь», даже если речь идет о войске, о дружине или о нескольких лицах. Перед нами — метонимия, ставшая в полном смысле этого слова термином, с утратой первоначального значения. Иное дело в «Слове о полку Игореве», где обычно вскрывается, возрождается первоначальный образ, лежащий в основе того или иного термина или ставшего ходячим выражения. В «Слове» мы читаем: «А всядемъ, братие, на свои бръзые комони», а не «комонь» «конь», как обычно говорится в летописи.
бръзыя комони. Эпитет коня «борзый» типичен для боевого коня, в котором прежде всего ценилась его быстрота в битве: «Мьстислав... дары дасть ему (Даниилу Галицкому — Д. Л.) великыи и конь свой борзый сивый» (Ипатьевская летопись под 1213 г.); «Мьстислав же... да ему конь свой борзый» (там же под 1225 г.); «бе бо борз конь под ним (под Даниилом Галицким, — Д. Л.)» (там же под 1227 г.).
да позримъ синего Дону. Обычным символом победы в древней Руси было испить воды из реки на земле врага (ср. ниже «испить шеломом Дону»). Игорь не мог говорить о победе (ср. выше), но он надеется зайти в землю половцев. Поэтому в объяснительном переводе вставляю слова «хотя бы»: «Да поглядим [хотя бы] на синий Дон [в земле Половецкой]». Ниже, раскрывая истинные помыслы Игоря, автор «Слова» все же влагает ему желание победить; «знамению», силу которого он не отвергал в своей речи дружине, он в душе не доверял: «Спалъ князю умь похоти и жалость ему знамение заступи искусити Дону великаго». В одной из других своих речей, приводимых автором «Слова», он говорил: «хощу главу свою приложити, а любо испити шеломомь Дону» (т. е. «умереть, либо победить»).
Хощу бо, — рече, — копие приломити. По поводу копья А. В. Арциховский пишет: «Важнейшим оружием наравне с мечом было, конечно, копье... по курганным данным копье демократичнее меча. Но ни один обладатель меча, хотя бы и самого хорошего, без копья в бою обойтись не мог, потому что это оружие достает дальше. Длина древнерусского меча — 70—90 см, длина копья, судя по изредка встречаемым в курганах остаткам древков, 1.5—2 м. Даже князь, если ему приходилось лично вступать в бой, пользовался копьем... Древко в бою, сослужив свою службу, ломалось быстро.
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33