Лексические и грамматические свидетельства подлинности «Слова о полку Игореве» по старым и новым данным. Страница 15
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26
6
Исчерпывающий разбор орфографии, фонетики и грамматического строя языка «Слова о полку Игореве» с точки зрения их исторической закономерности сделан акад. С. П. Обнорским в «Очерках по истории русского литературного языка старшего периода». Ценные наблюдения и заметки об отдельных грамматических особенностях «Слова» разбросаны в дореволюционных изданиях и исследованиях, в многих статьях и рецензиях на страницах русской, советской и иностранной научной печати, периодики и библиографии. Вся эта большая предварительная работа облегчает нашу задачу, снабжает во многих случаях готовым материалом, из которого остается извлечь экстракт и употребить его как противоядие, нейтрализующее отрицательное действие скептической аргументации противников подлинности «Слова». Нам приходится только обобщить наиболее сильные и убедительные доказательства, разнести их по соответствующим графам и мобилизовать на защиту «Слова» от врагов внутренних и внешних. К сожалению, наблюдениям С. П. Обнорского не придана полемическая направленность, они имеют другую цель. Но даже и без полемической заостренности их фактическая ценность очень велика. Объективно построенная и подытоженная система грамматических средств «Слова», в своей основе очень древних, имеет большую доказательную силу сама по себе.
Орфография «Слова» обращает на себя внимание наличием элементов так называемого «второго южнославянского влияния», действие которого в русской письменности фиксируется XV — первой половиной XVI в. (в первой половине XVI в. московская письменность постепенно очищается от них). Конкретное воздействие второго южнославянского влияния на орфографию «Слова» дает себя знать в устойчивом употреблении ъ в исходе предлогов и в постпозитивном сочетании ъ (редко ь) с плавными (ръ, лъ и т. д.). Отмеченная черта орфографии «Слова» хронологически совпадает с рамками общей датировки рукописи1.
Могли ли быть знакомы фальсификатору (или фальсификаторам) эти тонкости древнерусского письма XV—XVI вв. в такой степени, чтобы так планомерно и выдержанно употребить их в поддельном тексте? Если согласиться, что «главной моделью» «Слова» была «Задонщина», то орфографические южнославянизмы далеко отодвигают его от последней. Маловероятным кажется, что, имея образцом «Задонщину», заимствуя из нее лексемы, фразеологизмы и выхватывая целые выражения, подделыватель (подделыватели) не соблазнился бы возможностью воспользоваться и их внешней формой передачи. Из «Задонщины» им, значит, был выкроен лишь основной сюжет (совсем неэффектный!), были выкрадены отдельные словесные средства, а их орфография переправлена по другим моделям. Сопоставление частностей орфографии «Слова» и «Задонщины» во всех ее списках («таинственно исчезнувшего» по домыслам скептиков списка мы, конечно, не можем принимать в расчет!) дает отрицательные результаты. В «Задонщине» отсутствие ъ в исходе предлогов — норма, а наличие его — исключение. Постпозиция еров в сочетании с плавным в «Задонщине» — единична. Совсем очевидно, что южнославянские черты в орфографии «Слова» пришли не из «Задонщины», которая, хотя и появилась в рукописях в самый разгар второго южнославянского влияния, но не отразила в себе никаких признаков южнославянской орфографии.
Скептики, конечно, немедленно поспешат возразить, что ъ в постпозиции (с плавными р, л), однако, засвидетельствован в выписках Н. М. Карамзина из «Повести об Акире премудром» и «Девгениева деяния» мусин-пушкинского сборника и что фальсификатор вынужден был выдержать в том же стиле и орфографию «Слова», что и другие статьи сборника могли иметь ту же орфографическую черту и т. д. Но с неменьшей долей вероятности можно предположить, что эти орфографические подробности «Слова» могли наличествовать и в подлинном сборнике в списке XV—XVI вв. Труднее приписать их появление творческой инициативе мистификатора, которому нужно было до всего этого додуматься, сообразить, что и куда вставить, и вставить так, чтобы впечатление старины получилось полное. К сожалению, наши сведения об орфографии других статей сборника скудны и отрывочны, для того чтобы судить о ней безошибочно.
В полном противоречии с правописанием «Задонщины» находится и другой орфографический южнославянизм «Слова» — сочетание жд на месте восточнославянского ж, господствующее и попавшее даже в такое восточнославянское слово, как «Даждьбог» или в контаминированное «междю» и т. д. Правописание «Задонщины» (известных нам списков) вообще руссифицированное, руссифицировано и вышеуказанное написание: во всех ее редакциях мы не нашли ни одного сочетания жд в соответствующих словах2! Значит, и здесь «Задонщина» в отношении «Слова» оказывается не при чем. Правописание двух произведений резко расходится в данном пункте: «Слово» чрезмерно усиливает южнославянское начертание, «Задонщина» же — решительно от него отмежевывается.
Известны «Слову» и другие черты искусственного южнославянского правописания (например, отсутствие иотации и др.), и система их настолько строго выдержана, что о случайности их, как средства нарочитой архаизации, не может быть и речи. Фальсификатор конца XVIII в. не мог проявить к ним такого чутья, так хорошо искусственно их выдержать. Очень показательна и та внутренняя последовательность, которой подчинено в «Слове» использование глагольных префиксов въз- (въс), въ-, съ- в болгаризованном виде в отвлеченной, употребляемой фигурально или эмоционально насыщенной лексике, и отказ от ъ в префиксах в словах конкретного значения, в обычной русской лексике3. В текстах «Задонщины» и «Сказания» в их организации и употреблении — полнейший разнобой. Эта строгая выдержанность системы средств болгаризованной орфографии в «Слове», ее самостоятельность и независимость от «Задонщины» — еще одно слагаемое в сумме доказательств в пользу натуральности этой системы. От сподвижников Мусина-Пушкина мы не имеем никаких оснований ожидать такой научной осведомленности в невыясненных в то время вопросах второго южнославянского влияния на русскую письменность.
При ознакомлении с фонетическим строем «Слова» мы открываем одну особенность, наличие которой в его звуковой системе не может не озадачить и не заставить серьезно задуматься над возможностью ее претворения в тексте как средства фальсификации. Эта неожиданная особенность, отсутствие которой никак не помешало бы эффекту видимой подлинности «Слова», — его фонетические новгородизмы. В процессе подделки они были совсем необязательным средством: вида подлинности «Слово» не потеряло бы и без них. А вот представить себе соображения, вдохновившие фальсификатора на внедрение новгородизмов в звуковую ткань «Слова», действительно трудно. Был ли ему расчет прибегать к скользким конструктивным средствам, в доступности которых мистификатору конца XVIII в. мы вообще имеем полное основание сомневаться? Помимо всех других естественных трудностей, ему пришлось бы ломать голову еще и над привлечением имеющих вид бесспорной подлинности признаков диалектной локализации изготовляемого им списка. Еще одна, и притом отнюдь не обязательная, трудность, без которой прекрасно можно было обойтись. Таких знаний в области исторической диалектологии русская филологическая наука последнего десятилетия XVIII в. дать не могла. А фонетические новгородизмы в «Слове» ощутимо дают о себе знать. По мнению С. П. Обнорского, к новгородизмам в «Слове» надо отнести: 1) совпадение e и и или их звуковую близость, 2) цоканье (с преобладающей заменой ч — ц) в ряде слов, 3) отвердение щ («полунощы»), 4) твердое с (връжеса)4. Псковизмом считает А. С. Орлов мену с и ш (шизым вас вм. ваш и т. д.)5.
1 См.: Обнорский. Очерки, стр. 138.
2 Имеем в виду списки «Задонщины» по изданию В. П. Адриановой-Перетц (ТОДРЛ, т. VI, М. — Л., 1948, стр. 233 и сл.). В дальнейшем при цитировании «Задонщины» ссылки даются по этому изданию с указанием в тексте страниц в скобках.
3 См.: Обнорский. Очерки, стр. 138—139.
4 Там же, стр. 144, 147, 148.
5 См.: А. С. Орлов. «Слово о полку Игореве», стр. 61.
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26