Слово о полку Игореве. Историко-литературный очерк. Страница 16
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17
Замечательно, что во всех этих сравнениях воинов дружинников и молодых князей с соколами — перед нами сравнения развернутые, рисующие целые картины соколиного полета, соколиной охоты в охотничьих терминах своего времени (соколы „слетеста“, сокол бывает „въ мытехъ“ и тогда „не дастъ гнезда своего въ обиду“, сокол „высоко плавает“, т. е. парит, собираясь „птицю въ буйстве одолети“, сокола „опутывают“, т. е. надевают ему на ноги „путинки“ и т. д.).
„Слово“, следовательно, насыщено конкретными, зрительно четкими образами русской соколиной охоты. Здесь, как и в других случаях, в своей системе образов „Слово“ исходит из русской действительности в первую очередь. Образы, которыми пользуется автор "Слова", вырастают на основе реально существующих отношений в жизни. Его художественные символы строятся на основе феодальной символики его времени, отчасти уже запечатленной в языке. Художественное творчество автора "Слова" состоит во вскрытии того образного начала, которое заложено в устной речи, в специальной лексике, в символике феодальных отношений, в действительности, в общественной жизни и в подчинении этого образного начала определенному идейному замыслу.
Автор "Слова" отражает жизнь в образах, взятых из этой самой жизни. Он пользуется той системой образов, которая заложена в самой общественной жизни и отразилась в речи устной, в лексике феодальной, военной, земледельческой, в символическом значении самых предметов, а не только слов, их обозначавших. Образ, заложенный в „термине“, он превращает в образ поэтический, подчиняет его идейной структуре всего произведения в целом. И в этом последнем главным образом и проявляется его гениальное творчество.
Замечательно, с каким искусством и точностью автор „Слова о полку Игореве“ строит, на основе этого своего художественного принципа, развернутые сравнения. Вот, например, описание начала битвы с половцами, слитое в единую картину с описанием начала грозы.
Сперва автор "Слова" говорит только о своих предчувствиях битвы-грозы: „Быти грому великому! Итти дождю стрелами съ Дону великаго! Ту ся копиемъ приламати, ту ся саблямъ потручяти о шеломы половецкыя, на реце на Каяле, у Дону великаго“. Затем, после лирического восклицания „О Руская земле! Уже за шеломянемъ еси!“ автор "Слова" переходит к описанию движения половецкого войска: „Вот ветры, внуки Стрибога (бога ветров), веют со стороны моря (с половецкой стороны) стрелами на храбрые полки Игоревы (битва началась перестрелкой из луков). Земля гудит (под копытами конницы, пошедшей в бой, и под первыми раскатами грома), реки мутно текут (взмученные ногами коней, переходящих их вброд, и замутненные дождевыми водами), пыль поля покрывает (от движения множества половецкого войска и от предгрозового ветра), стяги (половецкие) говорят (они развеваются, свидетельствуя о наступлении половцев; их колеблет ветер грозы)“. Перед нами совмещение двух картин — описание грозы, слитое с описанием битвы.
Образы "Слова" тесно связаны с его идеями. Эстетический и идеологический моменты в образе неотделимы в „Слове о полку Игореве“ и в этом одна из характернейших его особенностей. Так, например, обычные образы народной поэзии, заимствованные из области земледелия, входят не только в художественный замысел автора "Слова", но и в идейный. Образы земледельческого труда всегда привлекаются автором "Слова" для противопоставления войне. В них противопоставляется созидание разрушению, мир войне. Благодаря образам мирного труда, пронизывающим всю поэму в целом, она представляет собой апофеоз мира. Она призывает к борьбе с половцами для защиты мирного труда в первую очередь: „тогда при Олзе Гориславличи сеяшется и растяшеть усобицами, погибашеть жизнь Даждьбожа внука“; „тогда по Руской земли ретко ратаеве кикахуть, нъ часто врани граяхуть, трупиа себе деляче, а галици свою речь говоряхуть, хотять полетети на уедие“; „чръна земля подъ копыты костьми была посеяна, а кровию польяна: тугою взыдоша по Руской земли“; „на Немизе снопы стелютъ головами, молотятъ чепи харалужными, на тоце животъ кладутъ, веютъ душу отъ тела. Немизе кровави брезе не бологомъ бяхуть посеяни, посеяни костьми рускихъ сыновъ“.
В этом противопоставлении созидательного труда — разрушению, мира — войне автор "Слова" привлекает не только образы земледельческого труда, свойственные и народной поэзии (как это неоднократно отмечалось), но и образы ремесленного труда, в народной поэзии отразившегося гораздо слабее, но как бы подтверждающего открытия археологов последнего времени о высоком развитии ремесла на Руси: „тъй бо Олегъ мечемъ крамолу коваше и стрелы по земли сеяше“, „и начяша князи... сами на себе крамолу ковати“; „а князи сами на себе крамолу коваху“; „ваю храбрая сердца въ жестоцемъ харалузе скована, а въ буести закалена“.
Это противопоставление мира войне пронизывает и другие части "Слова". Автор "Слова" обращается к образу пира, как апофеоза мирного труда: „ту кроваваго вина не доста; ту пир докончаша храбрии Русичи: сваты попоиша, а сами полегоша за землю Рускую“. С поразительной конкретностью противопоставляя русских их врагам, он называет последних „сватами“: как уже было сказано выше, Игорь Святославич, действительно, приходился „сватом“ Кончаку (дочь Кончака была помолвлена за сына Игоря — Владимира). Отсюда следует, что образ пира-битвы не просто „заимствован“ из фольклора, где он обычен, а умело осмыслен применительно к данному конкретному случаю. Той же цели противопоставления мира войне служат и женские образы „Слова о полку Игореве“ — Ярославна и „красная Глебовна“.
Перед нами, следовательно, целая политическая концепция автора „Слова о полку Игореве“, в которую, как часть в целое, входят традиционные образы устной речи: „битва-молотьба“, „битва-пир“ и т. д.
Итак, автор „Слова о полку Игореве“ углублял, развивал старые образы, раскрывал их значение, детализировал их, заставлял читателя ярко почувствовать их красоту. Он брал то, что уже было в русском поэтическом языке, брал общее, а не случайное, брал укоренившееся.
Возникает вопрос: в чем же „Слово о полку Игореве“ связано с книжной традицией своего времени? Эти связи есть, но в буржуазной исследовательской литературе о „Слове“ они были сильно преувеличены. К различным выражениям "Слова" были механически подобраны многочисленные параллели из летописи, из „воинских повестей“, из переводной хроники Манассии, из „Повести о разорении Иерусалима“ Иосифа Флавия, из Библии и т. д. Хаотически нагромождая параллели из произведений самых различных жанров, исследователи забывали, однако, что многое в этих параллелях было обусловлено общностью живого русского языка — основы всех этих оригинальных и переводных сочинений. Забывалось, что и летописи, и „воинские повести“ пользовались русской военной и феодальной терминологией, что в основе близости "Слова" ко многим другим произведениям древней русской литературы лежала сама русская жизнь, а не „влияние“, „заимствование“ и „традиция жанра“. Так, например, такие выражения, как „преломить копье“, „стрелы идут, аки дождь“, „отворить ворота“ и мн. др., в которых искали стилистические трафареты „воинских повестей“, на самом деле были либо военными терминами, либо обычными выражениями живой устной речи XII в. Они свидетельствуют не о традициях тех или иных жанров в „Слове о полку Игореве“, а о близости "Слова" к русской действительности.
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17