По поводу ревизии подлинности «Слова о полку Игореве». Страница 13
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17
Что же касается прочих гапаксов «Слова», то, повторяем, заподазривать на основании их подлинность «Слова» по высказанным нами выше соображениям было бы совершенно неправильно, даже если бы мы обладали исчерпывающим словарем древнерусского языка.
Мы можем указать в «Слове о полку Игореве» значительное количество слов, отсутствующих в «Задонщине» и находящихся в древнерусских памятниках, ставших известными лишь после издания «Слова», например «замышление», «оксамиты», «поскепати», «хоть» (супруга, супруг), «паполома», «смага», «синочь», «буесть», «кощей», «резана», «чага», «ногата», «цвелити», «утерпети», «обеситися», «жестокий» (в смысле «могучий»), «преторгнути», «стругы». Откуда же заимствовал их «подделыватель» «Слова»? Мы должны предположить совершенно невероятную начитанность «подделывателя» в неизданных древнерусских памятниках и, кроме того, знание тюркских языков. Это был бы настоящий феномен в области лингвистики.
Очень показательно, что даже в тех случаях, когда то или иное редкое слово, кроме «Слова о полку Игореве», засвидетельствовано и другими древнерусскими памятниками, Мазон стремится объяснить нахождение этого слова в нашем памятнике воздействием не древней, а новой традиции. Так, например, несмотря на то, что форма множественного «жалощами» присутствует уже в древнерусском переводе «Иудейской войны» Иосифа Флавия, Мазон предпочитает выводить ее из современной живой украинской речи. Также, несмотря на то, что форма «Велес» вместо обычной русской «Волос» встречается в древних русских списках «Хождения богородицы по мукам» и «Жития Авраамия Смоленского», Мазон полагает, что автор «Слова» мог познакомиться с ней по Прологу или Четьим-Минеям, напечатанным в XVII в., или, скорее, по мифологическим штудиям XVIII в. — М. В. Попова, М. Д. Чулкова, Леклерка, И. Н. Болтина.
Последнее соображение Мазона стоит в связи с его общим взглядом на искусственность мифологии «Слова». Но мы намеренно не станем касаться этого сложного вопроса, который потребовал бы самостоятельного большого экскурса, так как в системе рассуждений самого Мазона не этот вопрос является главным в решении проблемы подлинности памятника, не говоря уже о том, что в обширной литературе вопроса достаточно убедительно выяснена полная органичность мифологической системы «Слова».
Недоверие в нескольких случаях вызывает у Мазона и синтаксис «Слова». Так, он считает псевдоархаизмами случаи управления глагола родительным падежом типа «начяти трудных повестий» и «поостри сердца своего». Но здесь мы имеем дело с формой так называемого родительного неполного охвата, обычной в древнерусском языке, например «посети винограда своего», «добывше полона», «наволочивше леса», «носа урезаша» и т. д. в Синодальном списке I Новгородской летописи1 или «смотрити всяково запасу», «всякой порядни... дозирать» («Домострой»), «тех меж дозрити и по тем межам ям и граней досмотрити» («Межевой обыск», 1606 г.) и т. д.2 Впрочем, сам же Мазон, видимо не замечая этого, блестяще опровергает свой домысел, когда очень уклончиво пытается объяснить выражение «Слова» «позрим синего Дону». «Употребление „позрим“ с дополнением в родительном падеже («синего Дону»), — пишет он, — насколько я знаю, ждет еще себе параллели в древнерусском языке, но оно легко объясняется как подражание формуле, которая послужила для него моделью: „посмотрим быстрого Дону“ (Синод., Ист.-2, Унд.)». И это и без того уже ослабленное заподазривание сопровождается примечанием, в котором Мазон отказывается от своего основного тезиса: «Нормальна была бы конструкция с предлогом на с винительным падежом, но, действительно, глагол „зьреть“ в старославянском и в древнерусском управляет родительным падежом»3. Это своего рода образец спора с самим собой, выносимого на суд читателя и притом тогда, когда сам же автор торопится аннулировать свое необоснованное подозрение!
«Несколько чуждым» древнерусскому языку считает Мазон и распространение главной фразы придаточным предложением с четырьмя глаголами: «...иже истягну умь крепостию своею и поостри сердца своего мужеством, наполнився ратнаго духа, наведе своя храбрыя полкы на землю Половецькую за землю Руськую». Но это чисто вкусовое ощущение, с которым едва ли приходится считаться.
Сколько-нибудь полный морфологический и синтаксический анализ «Слова» наглядно доказал бы всем сомневающимся абсолютную неосновательность всех их рассуждений о «Слове» как о подделке. Научное исследование древнерусского языка в конце XVIII в. еще и не начиналось. Знания морфологии и синтаксической системы древнерусского языка ни у кого не могло быть. Могли быть лишь начитанные знатоки, чувствовавшие этот язык, более или менее проникшие в его дух, и только. Между тем язык «Слова», несмотря на некоторые грамматические дефекты, которые естественнее всего отнести на долю переписчиков, в течение более трех веков искажавших оригинал, поражает исключительной стройностью своей системы (например, в употреблении падежных и предложных конструкций, форм двойственного числа, времен и видов глагола и т. д.). Представить себе, что «подделыватель» мог интуитивно постичь грамматические формы древнерусского языка, значило бы верить в чудо4.
Как бы то ни было, впрочем, сам по себе факт возможности рецидивов в заподазривании языка «Слова» ставит перед историками русского языка задачу вплотную подойти к изучению языкового строя «Слова», в особенности его лексики и синтаксиса. С. П. Обнорский совершенно справедливо указал на странное равнодушие наших лингвистов к изучению языка «Слова», и он же первый заложил основы такого изучения5. Само собой разумеется при этом, что при изучении языка «Слова» необходимо принимать в расчет не только дату самого памятника, но и время написания рукописи, в которой дошло до нас «Слово», о чем Мазон совсем не задумывается.
VI
Какова же была, по мнению Мазона, та литературная среда, в которой создалось «Слово»? Он обращает прежде всего внимание на якобы упорное пристрастие автора «Слова» к Тмуторокани. В дальнейшем он связывает Тмутороканский камень и его надпись с судьбой «Слова» и «тьмутороканского болвана» «Слова» отождествляет с этим камнем (sic!)6, который вместе с надписью на нем определяет без попытки собственной аргументации как несомненную фальсификацию. Он напоминает далее, что в 1794 г. Мусин-Пушкин напечатал «Историческое исследование о местоположении древнего российского Тмутороканского княжения», изданное по высочайшему повелению, и в этом исследовании, по утверждению Мазона, Тмутороканский камень является краеугольным камнем.
1 45 См.: Е. С. Истрина. Синтаксические явления Синодального списка 1-й Новгородской летописи. — ИОРЯС, т. XXIV, кн. 2, 1919, стр. 159.
2 46 См.: Л. А. Булаховский. Исторический комментарий к литературному языку. Изд. 3-е, Киев, 1950, стр. 247—248.
3 47 A. Mazon. Le Slovo d’Igor, стр. 58.
4 48 С. П. Шевырев в свое время писал: «Подлоги древних произведений бывают во времена процветания филологии: они роскошь науки. Так было в Италии XVI столетия. Таковы подделки Чаттертоновы в Англии... В то время, когда образуются искусники филологических подлогов, готовы бывают, с другой стороны, и строгие им обличители... Взгляните на издание Грамматина: изменения в тексте „Слова о полку Игореве“, им сделанные, обличают человека, совершенно недалекого в филологии. Он считает то ошибкою против языка, что есть признак его древности. Между тем Грамматин в свое время первенствовал перед другими в изучении памятников древнего слова. Так было в 1823 году. Лучше ли во время самих скептиков? Они своими замечаниями о пардужьем гнезде и другими подобными сами обличили скудную начитанность в древних памятниках. Если так в наше время, чего же ожидать от конца прошлого столетия, когда еще не существовала Грамматика Добровского?» К этому Шевырев добавляет: «Говорить ли о том, что мнимый поддельщик непременно был поэтом, потому что нельзя же отнять поэтических красот у „Слова“, признанных не только лучшими нашими поэтами, но и мнением всей ученой Европы; а между тем мы знаем, что никто из участников в первом издании не обнаружил никакого поэтического дарования» (С. П. Шевырев. История русской словесности, преимущественно древней, вып. 2. М., 1846, стр. 261—262).
5 49 С. П. Обнорский. Очерки по истории русского литературного языка старшего периода. М. — Л., 1946, стр. 132—198.
6 50 Это отождествление выглядит не только неправдоподобно, но и комично. Трудно представить себе здравомыслящего автора XVIII в., который решился бы на такую шутку, далеко притом не остроумную.
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17