Против дилетантизма в изучении «Слова о полку Игореве». Страница 5
1-2-3-4-5
Князь и сам осознавал себя представителем своего рода и для того, чтобы иметь влияние в современной ему жизни, продолжал политику отцов и дедов. Именно это является тогдашним способом утверждения себя в политической жизни своего времени. Отказ от родовой политики был бы для того времени отказом от политической активности вообще. Князь не мог рассчитывать на признание себя только в качестве себя самого. Он был князем постольку, поскольку принадлежал к определенной линии князей, к определенному княжескому «гнезду» и следовал политике своего деда — родоначальника. Для внесения новых начал в политическую жизнь своего времени надо было быть особого происхождения: таким, например, каким был Владимир Мономах — внук (хотя бы и по матери) византийского императора. Автору «Слова» надо было дать обобщение ольговичей и всеславичей как двух групп князей-крамольников. Автор «Слова» прибег к изображению родоначальников тех князей, обобщенную характеристику которых он собирался давать. Вот почему в «Слове» заняла такое большое место судьба Олега «Гориславича», князя с «горькой» судьбой, — деда Игоря Святославича и Всеслава Полоцкого — деда жены Святослава Киевского Марии, родоначальника другой крупнейшей ветви русских князей. В русской междукняжеской политике боролись представители того или иного «гнезда», «племени» — всеславичи полоцкие с ярославичами, ольговичи с мономаховичами. Против этой вражды и было направлено «Слово» с его призывом объединения. Все совершенно понятно и, главное, — давно понятно, ибо в литературе о «Слове» об этом писалось неоднократно.
Чувство единения со всеми событиями настоящего и прошлого (не исключая и прошлого, не очень далекого — как это ясно из обращения к русским князьям), «ландшафтное зрение» позволяют понять многие детали описаний «Слова» и неоднократное упоминание в нем моря. Движение половцев с юга описывается как движение черных туч, идущих от моря. И эта широта географического и исторического зрения, ощущение одновременности различных эпох в истории и сопряжение далеко отстоящих друг от друга географических точек художественно согласуются с общей лирической стихией «Слова». Так называемый и характерный для многих лирических произведений, и современных в том числе, «лирический беспорядок», который в «Слове» выражается в том, что автор постоянно обращается от современных событий к воспоминаниям о прошлом, не только знаменует собой лирическую смятенность чувств автора, как бы не владеющего ходом своих мыслей и поэтому вынужденного давать себе передышку в обращениях к прошлому, но свидетельствует о том, что поэтичность современности могла быть достигнута только путем ее сопоставлений с прошлым. А вместе с тем этот «лирический беспорядок» — одна из форм монументализма XII в. — «динамический монументализм».
Наши представления о монументальности связывают эту монументальность с неподвижностью или, по крайней мере, с малой подвижностью. Монументальность XI—XIII вв. требовала другого — силы, выраженной в быстроте, в способности героев преодолевать огромные пространства, за одну ночь, «до кур», т. е. до пения петухов, достигать далекой Тмуторокани, волком скакнуть от Новгорода до Немиги. Герои древнерусской литературы этого периода постоянно находятся в переездах, но в переездах не мирных, а с войском, с «силой великой» («идоша князь в силе великой», «в силе тяжцей»). Это характерно для летописей и для «Поучения» Владимира Мономаха, который, стремясь создать пример для остальных князей, говорит о своих переездах — походах и охотах. «Нестижды» (более ста раз) ездил он из Киева в Чернигов, гнался за Олегом Святославичем, глубоко вторгался в Половецкую степь, ходил до Чешского леса.
Ничего этого не заметил А. Никитин. Его вопросы и недоумения носят надуманный характер. Он не заметил, что художественная система «Слова» типична для своего времени. Нетипично «Слово» только в жанровом отношении, ибо XI—XIII века были периодом выработки в русской литературе новых жанров, и жанровая исключительность характерна не для одного «Слова». Целый ряд произведений этого времени единичен в жанровом отношении — «Моление Даниила Заточника», «Слово о погибели Русской Земли», повести о княжеских преступлениях и др.
Если бы А. Никитин вдумался в эту художественную систему древней Руси, большинство его «недоумений» отпало бы. Ведь перед нами в «Слове» прежде всего художественное, литературное произведение, и такое художественное произведение, которое создано в художественных же представлениях своего времени. Но... если бы А. Никитин принял во внимание все эти соображения литературоведов (напрасно он подчеркивает свою нелюбовь к ним и к филологам вообще), не было бы и «концепции» А. Никитина, а от этого ему трудно отказаться. Он во власти одной идеи и правдою и неправдою крайне тенденциозно подбирает нужный ему материал.
В начале третьей статьи А. Никитин походя делает еще одно удивительное предположение: «...может быть, Всеслав — князь не полоцкий, а половецкий..?» (7, 176) — и оставляет читателя в полном недоумении, мотивируя свое предположение так: «Но это, так сказать, к слову...». Но разве словами и ни на чем не основанными предположениями можно так бросаться, особенно, когда дело касается «Слова»? Ведь Всеслав Полоцкий занимает видное место в «Слове». Если его исключить из «Слова», то это значит исключить из «Слова» и те места, где появлялся Всеслав, — Немигу в Белоруссии, Новгород, Тмуторокань и многое другое. Это значит сузить горизонты «Слова», и все это просто так, «к слову». Вот, следовательно, истинная цена слову в очерках А. Никитина... А между тем литературный памятник — тоже памятник культуры, текст которого, повторяю, нуждается в охране, в бережном к себе отношении. Доверие к тексту не должно подрываться сомнениями и безосновательными предположениями; текст не должен размываться произвольными поправками и перестановками. Поправки могут вноситься только в крайних случаях.
А. Никитин утверждает, что скептики своими сомнениями укрепили убежденность ученых в подлинности «Слова». Это правда! Но также правда и то, что скептик, просто лишенный эстетического чутья и активно не понимающий неприкосновенную красоту «Слова», позволяет вновь и вновь оценить «Слово» в поразительной цельности его сложной и вместе с тем простой симфонической композиции с переходами из одного времени в другое, из одного пункта Русской земли к другому, от одного лирического настроения к другому.
Автор «Слова» — это всевидящий и всеслышащий, все охватывающий своим умственным взором творец, парящий мыслию по поднебесью, видящий Русскую землю от южного моря до северного, от Карпат до Волги и русскую историю от XI в. до 1185 г. и как добрый, щедрый волшебник наделяющий теми же качествами — необычайной быстротой, остротой зрения и слуха, ума, памяти и отвагой — своих героев: Святослава Киевского и Всеслава Полоцкого, Всеволода Буй Тура и Осмомысла Галицкого.
Безусловно, самое удачное в серии очерков А. Никитина — это их общее название — «Испытание „Словом“». Название, прямо скажем, смелое и приглашающее. Выдержал ли, однако, сам автор очерков это испытание? На мой взгляд — нет!
1-2-3-4-5
Следующая глава