Владимир Набоков - переводчик «Слова о полку Игореве»
1-2
Перед добросовестным или, как сказал бы В. Набоков, честным переводчиком («honest translater»), взявшимся за перевод «Слова о полку Игореве», неизбежно встает ряд вопросов, разрешить которые необходимо раньше, чем приступить к собственно переводу. Вопросы эти решаются как исходя из теоретических установок самого переводчика (если таковые имеются), так и исходя из объективно существующих проблем, присущих переводимому тексту. О том, как должно переводить, Набоков задумывался неоднократно на протяжении всей своей творческой жизни, причем его взгляды претерпевали с годами существенные изменения. Мы не станем касаться здесь темы автопереводов Набокова, темы чрезвычайно интересной, но требующей отдельного детального изучения. Что же касается теоретических установок при работе с текстами других авторов, то, размышляя о переводе «парафрастическом» и «буквальном», писатель поначалу склонялся к первому, однако позднее пришел к убеждению, что литературное произведение, причем как прозаическое, так и поэтическое, следует переводить только «буквально», хотя, конечно, буквализм Набокова вовсе не имеет своим следствием появление лексически корявого или синтаксически громоздкого подстрочника. «Выражение "буквальный перевод", как я его понимаю, — пишет он в 1964 г. в комментарии к своему переводу "Евгения Онегина", — представляет собою некую тавтологию, ибо лишь буквальная передача текста является переводом в истинном смысле слова». При этом, однако, писатель спешит оговориться: «Прежде всего, "буквальный перевод" предполагает следование не только прямому смыслу слова или предложения, но и смыслу подразумеваемому, это семантически точная интерпретация, не обязательно лексическая (относящаяся к передаче значения слова, взятого вне контекста) или структурная (следующая грамматическому порядку слов в тексте). Другими словами, перевод может быть и часто бывает лексическим и структурным, но буквальным он станет лишь при точном воспроизведении контекста, когда переданы тончайшие нюансы и интонации текста оригинала»1. Анализируемый здесь перевод «Слова» был сделан Набоковым в 1960 г., и нет никаких сомнений втом, что именно описанный выше принцип был положен в основу этой работы.
Текст «Слова» представляет для переводчика целый комплекс проблем. Прежде всего, то обстоятельство, что оригинал написан на языке XII века, делает необходимым привлечение к работе другого «перевода» — на современный русский. Кроме того, Набоков ни на минуту не забывал, что имеет дело не с самим оригиналом, а с копией, составленной А. И. Мусиным-Пушкиным, без сомнения, требующей некоторых, порой значительных, корректировок. «Темные места» «Слова» также требовали определенных переводческих решений, для чего следовало подробнейшим образом изучить существующие к тому моменту трактовки и комментарии. Таким образом, отметим, что все те проблемы, которые довольно легко могли бы быть отброшены как несущественные при создании перевода-парафразы, настоятельно требовали исследования и, в конце концов, так или иначе были решены «буквалистом» Набоковым.
Конечно, нелепо было бы пытаться перевести «Слово» английским языком XII века, однако придать некоторую архаичность английской версии было необходимо. Здесь Набоков пошел по пути использования целого ряда архаичных слов и выражений, а также некоторых лексических единиц, имеющих поэтические коннотации или же отмеченных в словарях как «редкие» и «книжные». Так, например, для слова «песнь» он находит редкое соответствие «laud»; «земля» переводится с помощью «поэтического» слова «sod», а «кровь», пролитая в бою, обозначается другим «поэтическим» словом «gore». Для сравнения можно указать, что в другом переводе «Слова», выполненном Ириной Петровой2, в тех же местах употребляются слова, принадлежащие нейтральному слою лексики: «taie», «earth» и «blood». Наряду с отмеченными выше можно отметить также использование таких лексем, как «hearken» (поэт., возвыш. слушать), «morn» (поэт. утро), «еvе» (поэт, вечер), «doughty» (уст. доблестный), «heed» (уст. замечать, заботиться) и др.
Для достижения необходимого стилистического эффекта Набоков-переводчик часто использует прием инверсии, весьма характерный для поэтических текстов английского языка, языка, синтаксис которого отличается фиксированным порядком слов в предложении. Так, сказуемое или глагол-связка (иногда с обстоятельством или дополнением) может оказаться в препозиции к подлежащему: In the field slumbers Oleg's brave aerie: far has it flown! (171 — 173); none at all shall we touch (338): Pined away have the ramparts of towns (387). В других случаях предикатив или обстоятельство могут предшествовать подлежащему и глаголу: dark it was (422), Early did you begin to worry with swords the cuman land (456—457); Inside out have the times turned (491).
Нет нужды говорить, что стилистическое своеобразие «Слова», определяемое использованными автором разнообразными стилистическими фигурами, является предметом пристального внимания переводчика. Метафоры, сравнения, олицетворения, символы, эпитеты, поэтическая гиперболизация, риторические обращения были адекватно переданы в тексте перевода. Исходному русскому тексту свойственно, кроме того, использование фигуры повтора, параллельных конструкций, столь характерных для фольклора и эпического повествования. Набоков тщательнейшим образом сохраняет их в переводе («св?т св?тлый» — «bright brightness*; «Что ми шумить, что ми звенить» — «Whan dins unto me, what rings unto me» и др.)
Неоценимую помощь в придании английскому тексту нужного колорита, архаичного звучания и поэтичности оказал Набокову другой шедевр европейской литературы, а именно поэмы Оссиана, содержащие, как было замечено Набоковым, несомненные параллели со «Словом». Об этом сходстве говорится в набоковском Предисловии к переводу, а в его комментарии отмечаются наиболее характерные места. Поэмы Оссиана, написанные на гэльском языке, были «переведены» Джеймсом Макферсоном на современный ему английский в 1762 году. Интересное совпадение: работа обоих переводчиков протекала с разницей почти ровно в двести лет. Но совпадения на этом не заканчиваются. Уместно вспомнить, что подлинность как «Слова», так и поэм Оссиана долгое время вызывала сомнения не у одного поколения филологов. Впрочем, что касается Набокова, то для него в подлинности «Слова» сомнений нет, о чем свидетельствуют рассуждения переводчика в Предисловии и в комментариях; относительно же поэм Оссиана Набоков-исследователь решает для себя этот вопрос путем текстологического сопоставления этих двух произведений и приходит к выводу, подтвержденному, в сущности, новейшими исследованиями. Макферсон действительно опирался в своей работе на подлинные гэльские баллады, хотя и приспосабливал их к литературным требованиям преромантизма, создавая, таким образом, перевод весьма вольный, что, впрочем, было довольно распространенным явлением в ту эпоху. «Парадоксальным образом, — пишет Набоков, — эти совпадения доказывают не то, что некий русский в восемнадцатом веке последовал примеру Макферсона, а то, что мак-ферсоновская стряпня, скорее всего, все-таки содержит обрывки подлинных древних поэм. Не столь уж нелепым кажется предположение, что сквозь туман скандинавских саг можно разглядеть переброшенные мосты или их руины, связующие шотландско-гэльские поэмы с киевскими». А вот мнение исследователя «оссиановской полемики» и переводчика поэм Оссиана на русский язык Ю. Д. Левина: «В том, что Макферсон был знаком с подлинными преданиями кухулинского и оссиановского циклов, не может быть сомнений»3. Макферсон, конечно, привнес в тексты этих поэм многое, что соответствовало его собственным представлениям о необходимой поэтичности, приспосабливая свою поэтическую систему к требованиям преромантической эстетики, отсюда все «красивости» и «туманности» макферсоновского слога. И все-таки, если отбросить отмеченный, кстати, и Набоковым «туман», привнесенный в гэльский эпос Макферсоном, мы обнаружим, что оба произведения действительно имеют общие черты. Правильным, наверное, будет утверждать, что сходство, скорее всего, обнаружится между «Словом» и теми отрывками гэльского эпоса, которые легли в остову творения Макферсона. И еще одно существенное совпадение — древнейшие сборники, на которых основываются поэмы Оссиана, создавались примерно в одно и то же время со «Словом» и относятся к XI и XII векам. Оба произведения написаны ритмической прозой. Они близки по тематике — как и многие поэмы Оссиана, «Слово» посвящено сражению, причем сражению проигранному. И в том и в другом случае для повествования характерны лиризм, описания чувств героев (по большей части это скорбь, печаль, плач). Важную роль в обоих произведениях играет пейзаж, имеющий лирическую окраску, когда картины природы согласуются с настроениями героев.
1 В. Набоков. Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин». СПб., 1998. С. 555.
2 The Lay of the Warfare Waged by Igor. M., 1981.
3 Ю. Д. Левин. «Поэмы Оссиана» Дж. Макферсона // Макферсон Дж. Поэмы Оссиана. Л., 1983. С. 485.
1-2
Предыдущая глава