Стилистический и лексический комментарий к «Слову о полку Игореве». Страница 14
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-39-40-41-42-43-44-45-46-47-48-49-50-51
А съ ними злато, и паволокы, и драгыя оксамиты. — В договоре Игоря с греками 945 г., в Ипат. лет. под 912 и 1164 гг., в Лавр. лет. под 1075 г. среди военной добычи или богатых даров упоминаются те же предметы (см. примеры: Срезневский, II, 855). — Паволокы — дорогая ткань — называется и в переводных памятниках («История» Иосифа Флавия, Девгениево деяние). — оксамиты — парча. В Ипат. лет. под 1175 г. рассказывается, что боярин упрекнул убийцу Андрея Боголюбского: «Ты ныне в оксамите стоиши, а князь наг лежить»: под 1164 г. — «присла царь дары многы Ростиславу оксамоты и паволокы и вся узорочь разноличная».
Орьтъмами и япончицами и кожухы. — Орьтъмами — тюркское название покрывала. — «япончица» — турецкое название накидки (см.: П. М. Мелиоранский. Турецкие элементы в языке Слова о полку Игореве. — ИОРЯС, 1902, кн. 2, стр. 273—302). — Старший пример на форму «епанча» Срезневский дает из документа 1582—1583 г. (I, 828); в деловом языке конца XV в. встречаем и форму «япанча»: «А в Новгородке в Северском князю Семену княжу Иванову сыну Шемякина великого князя гости поминок несли япанчу бурьскую да тясму черьвчату» (Сборник Русского исторического общества, т. XXXV, Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-Литовским, т. I. СПб., 1882, стр. 11, документ от января 1488 г.). — кожухы. — О древности этого слова свидетельствует перевод Хроники Амартола, где читаем, что в пожаре сгорели «тръговыа кожыхо (вар. кожюхо, кожюхом) делателница храмы» (стр. 565). В Уставе 1193 г. (Срезневский, I, 1246): «От кожь устроеныя ризы... яже кожюхы весть нарицяти обычаи». «Кожюх же оловира Грецького» (Ипат. лет., 1252 г.: Срезневский, I, 1246).
начашя мосты мостити — здесь употреблена одна из «естественных тавтологий», которая еще не может быть причислена к художественным приемам. Тавтологий такого типа немало в Пов. врем. лет, где они также не представляют художественных образов: «...послании посли» (912 г.); «присла слы» (945 г.); «свет зол свещаша» (986 г.); «сечець исече» (1078 г.); «кличаном кликнувшим» (1091 г.); «посадникы посади» (977 г.); «мостите мост» (1014 г.); «да не ущитятся щиты» (945 г.); «улов уловив» (1097 г.); «оковаша и в двои оковы» (1097 г.); «разстреляша стрелами» (1097 г.). Такие тавтологии были нередки и в церковнославянском языке, а вслед за ним и в «книжном» типе древнерусского литературного языка. Например, в Изборнике Святослава 1073 г. встречаются такие тавтологические сочетания: «муками мучени» (л. 178); «мерами меряться» (л. 192 об.); «въслед... не въследуют» (л. 210); «суд судите» (л. 210 об.); «веньцем да веньчаваеться» (л. 212 об.); «вины винують» (л. 91 об.); «слухъмь услышю» (л. 102); «разгневаюся гневъмь» (там же) и т. д.
по болотомъ и грязивымъ местомъ. — Оборот с предлогом «по» имеем в летописи с XI в.: «...многа знаменья бываху по местомь» (Лавр. лет., 1092 г.); в этом же тексте употреблена русская форма «болота»: «Мнози борове възгарахуся сами и болота». — грязивымъ — «перейдя грязи» (Ипат. лет., 1151 г.), в Хлебниковском списке этой летописи — «переидя грязину». Форма «грязивыи» засвидетельствована лишь как имя собственное в документе 1485 г.: «По Грязивой речке» (Срезневский, I, 605).
и всякыми узорочьи Половецкыми. — В Ипат. лет. под 1175 г. сообщается, что Андрей Боголюбский построенную церковь «всякыми узорочьи удиви». Старшее упоминание в форме собирательного «узорочье» находим под 907 г. (Радзив. лет.): «Приде Олег к Киеву, неся злато и паволокы, и овощи... и всякое узорочье».
Чрьленъ стягъ, бела хорюговь, чрьлена чолка, сребрено стружие — «челку стяговую сторгоша с стяга» (Лавр. лет., 1169 г.: Срезневский, III, 1487). — Хорюговь нередко называется в переводе «Истории» Иосифа Флавия: «хоругвь сребрена» (стр. 435); в Ипат. лет.: «Данило ... постави на немечьскых вратех хоругвь свою» (1235 г.); «аще руская хоругвь станеть на забролех (вар.: заборолех)» (там же, 1229 г.). — «чьрленый» (стяг, челка, щит) — «красный», как в Молении Даниила Заточника «черлен сапог», а в Духовной Ивана Калиты 1327—1328 г. «кожух черленый» (Срезневский, III, 1558). В форме «чьрвленыи» слово известно в XI в. (Срезневский, III, 1556).
сребрено стружие. — Описывая в начале XII в. свое путешествие в Палестину, игумен Даниил стремился как можно точнее представить читателям внешний вид всего, что видел, все расстояния между отдельными памятными местами, определяя их, в зависимости от величины, верстами, саженями, «лактями», или приблизительно — «яко довержет муж камнем», «яко дострелити». Дойдя до места, где был распят, по местному преданию, Христос, он указывает, что «распятие», т. е. крест, стоял на камени, и высоту этого камня он определяет на этот раз особым образом: «...на камени высоко было яко стружия выше» (Даниил игумен, стр. 19). Слово «стружие» оказалось непонятым следующими переписчиками «Хождения», и они по созвучию, но не к месту по смыслу, заменили его через «стражие». М. В. Веневитинов в «Указателе» перевел это слово «древко, копье» (стр. 242). В данном контексте Даниил — и не случайно — употребил «стружие» именно как название «копья». Продолжая описывать «распятие», Даниил, как всегда, вспомнил евангельский рассказ, связанный с этим местом: он указал на «разселину на камени», куда «сниде кровь и вода из ребр владычень», когда один из воинов копьем пробил ребра умершего Христа. Держа в памяти этот рассказ и напоминая о нем цитатой читателю, Даниил этим копьем, которое он назвал более привычным ему именем «стружие», измерил высоту камня под распятием. Связь евангельского рассказа с этой необычной у Даниила мерой подтверждается тем, что больше он нигде к ней не прибегал. А древность такого наименования копья сделала его позднее непонятным, и так появилось чтение «яко стражия выше». Слово «стружие» применил переводчик «Истории» Флавия: «И абие воины объемше я, биахуть стружии» (Флавий, стр. 272); «Римляне же привязывающе серпы к стружием, отрезываху мехы» (там же, стр. 303). Надо было достать высоко находившиеся «мехы», и потому серпы привязывали к концу «стружия» — копья, а не только к его древку. В «Слове» сребрено стружие, которое достается из половецких веж храброму Святъславличю, — это также дорогое копье, а не одно древко от него. И Всеслав не переворачивал копье, чтобы только древком — стружиемъ его дотронуться до злата стола Киевьскаго, а дотчеся до него лишь концом своего копья — «стружия». Это было, видимо, в XII в. название копья в народном, а не книжном языке, оттого оно употреблено и Даниилом, который лишь в цитатах из библейских легенд следует за их книжным языком, а в описаниях стремится к возможно более простому изложению.
храброму Святьславличю (ср.: храбрая Святъславличя Игорь и Всеволодъ... хороброе гнездо... Бориса храбра и млада князя... храбрии Русици... храбрая сердца... храбрая дружина... храбрая мысль... Игорева храбраго плъку... храбра тела). — В применении к русским князьям этот эпитет находим и в летописи: «Святослав хоробры» (Ипат. лет., 1254 г.); «Лев князь думен и хоробор» (там же, 1291 г.; см. примеры: Срезневский, III, 1386). «Слово» последовательно наделяет этим эпитетом не только князей, но и всех русских воинов.
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-39-40-41-42-43-44-45-46-47-48-49-50-51