Стилистический и лексический комментарий к «Слову о полку Игореве». Страница 2
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-39-40-41-42-43-44-45-46-47-48-49-50-51
В житии Феодосия Печерского в Успенск. сб. XII в. надставочное «ть» или «ти» встречаем в формах 3-го л. ед. ч.: «попирашеть» (стр. 53), «измеляшеть» (стр. 55), Феодосий «облечашети и (пришедшего в монастырь) в мьнишьскую одежю... в всех служьбах искушашети и... оболочашети и в мантию... сподобяшети и прияти святую скиму» (стр. 57); «николи же... лежашеть» (стр. 58); «моляшети и ... любляшети и... яко отца его себе имеяшеть» (стр. 63). Таким образом, начальная фраза «Слова» построена по норме, широко распространенной в русской и переводной литературе XI—XII вв. и употреблявшейся в обоих типах литературного языка этого времени. Обращение автора к слушателям или читателям братие обычно в литературе XI—XII вв. в произведениях ораторского жанра (см. примеры: Перетц1, стр. 134), но его встречаем и в «Чтении о Борисе и Глебе» Нестора: «Братья мои и отчи», и в предисловии игумена Даниила к его описанию Палестины: «Братие и отци, господие мои, простите мя грешнаго», причем из контекста видно, что Даниил обращался особенно к тем читателям, которые сами не могут побывать в «святых местах» и вынуждены ограничиться знакомством с ними по его описанию, т. е. и к мирянам. Самое обращение братие в XI—XII вв. не ограничивалось значением «духовная паства» или «монахи»: это был и термин феодальной иерархии, объединявший в период феодальной раздробленности князей, даже при отсутствии прямого родства между ними по родителям. Таким образом, автор «Слова» своим обращением братие адресовался к широкому кругу светских читателей, как и его земляк игумен Даниил, выделивший, впрочем, князей термином «господие», и в середине XII в. Даниил Заточник («Вострубим, братие, яко во златокованныя трубы»). — старыми словесы. — К языку песен Бояна приложено то же определение «старый», каким автор «Слова» наделяет князей XI в.: героя песни Бояна «старого Ярослава» и «стараго Владимера». Следовательно, столетней давности язык для автора конца XII в. — уже «старые словеса», которые он так же отличает от современных ему, как стараго Владимера от нынешняго Игоря (ср.: Гудзий. По поводу ревизии, стр. 96). Как Кирилл Туровский, «Слово» называет изложение «словесы»: оно спрашивает, не следует ли старыми словесы рассказать о пълку Игореве. Кирилл Туровский представляет писателей, которые «украсят словесы» (Калайдович, стр. 74) подвиги своих героев; ср. у Флавия: «...светлыми словы нача хвалити» (стр. 460). Старыми словесы Боян воспевал «старых» князей, так и Хроника Константина Манассии прилагает выражение «древнеа словеса» к рассказу о далеком прошлом, о тех, кто «обладаша испръва» и «царствоваша» (Богдан, стр. 1). В Изборнике Святослава 1073 г. «словеса» — это не только устный, но и письменный рассказ: «...лепо им бы не тъчью сих послушати словес, нъ и яже неописаное божие съказають» (л. 131). — трудныхъ повестии — здесь (как и ниже: «Почнемъ же, братие, повесть сию») слово «повесть» не узкожанровый термин, но то широкое применение этого слова в значении «рассказ», какое находим и в переводной и в русской литературе XI—XIII вв.: «...слыши же о семь и повестии некыих» (Изборник Святослава 1073 г., л. 95 об.); «не презьри повестии мудрыих» (Изборник Святослава 1076 г., л. 162); «не отъступаи от повестии старьчь» (там же, л. 162). По определению С. П. Обнорского (Очерки, стр. 165), мы имеем и в «Слове» и в данных примерах употребление родительного партитивного. Русские памятники XI—XII вв. дают то же, что и в «Слове», сочетание «повесть о» с местн. пад.: «О благодети и истине... повесть си есть» (Иларион), «Повести деяти о известных вещех, бывших в нас» (Память Владимира: Срезневский I, 1047); «о них же и повесть си есть» (Успенск. сб. XII в., стр. 12). К сочетанию начяти... повестии аналогию дает Остром. ев.: «Понеже убо мънози начяша чинити повесть» (Срезневский, II, 349). — Определение трудныхъ Срезневский переводит «печальных» и не дает других примеров на это значение. Но, поскольку «Слово» — это «повесть» о трудном походе, можно сопоставить это определение с летописным выражением: «А се другая рать перед нами Гюрги, то же того съждем, то нам, брате, будет трудно» (Ипат. лет., 1150 г.). Ср. у Флавия: «трудныи сон» (утомленных битвой воинов, стр. 306). Значение «печальный» можно сопоставить и с глаголом «труждати», которым в Остром. ев. передано греческое слово, обозначающее «тревожить, смущать» (Срезневский, III, 1010). Может быть, «повесть тревожная»?
Начати же ся тъи песни по былинамь сего времени, а не по замышлению Бояню! — Здесь автор впервые именует свой будущий рассказ «песнью» и в следующей фразе вспоминает Бояна, явно сопоставляя его песни о князьях со своим описанием «плъка» Игорева, хотя и как будто предпочитая самой манере Бояна — его замышлению — былины сего времени. Далее автор предлагает два зачина, какими следовало бы внуку Бояна начать пети ... песнь Игореви, называя опять «песнью» рассказ о походе. И, наконец, в заключении весь предшествующий текст снова называет «песнью»: «Певше песнь старымъ княземъ, а потомъ молодымъ пети». Обычай прославлять князей известен по летописи; в Ипат. лет. под 1199 г. автор слова похвального князю Рюрику Ростиславичу, обращаясь к нему, говорит: «Отселе бо не на брезе ставше, но на стене твоего создания пою ти песнь победную, аки Мириам древле». Так, «песнью победной» автор именует свое «писание», которое он передает князю «акы дар словесен на похваление добродетелий». Такое употребление термина «песнь» этот автор конца XII в. (игумен Выдубицкого монастыря Моисей) усвоил из Библии, как видно из его ссылки на песнь Мириам. Ср. в Паремийнике XIII в.: «Тъгда пет Моиси и сынове израилеви песнь сию» (Перетц1, 140). В русском переводе Иосифа Флавия (стр. 185) царю Ироду «песни пояхуть ... по Сурьскым градом». Если Рюрика Ростиславича «песнью победною» прославил игумен монастыря за построение стены, то, по рассказу Ипат. лет., в 1251 г. жители Галича «песнь славну пояху» Даниилу Галицкому и его брату за военные успехи. Но в «Слове» с прославлением связана лишь та «слава», которую поют после возвращения Игоря из плена. Здесь певше песнь имеет тот же смысл, что глагол «прославиша» в летописном рассказе об освобождении из заточения киевлянами князя Всеслава: под 1068 г. Лавр. лет. сообщает, что кияне «прославиша и среде двора къняжа». «Песнотворцами», «ветиями» в отличие от «историков» и «летописьцев» Кирилл Туровский назвал тех писателей, которые «украсять словесы и възвеличать мужествовавъшая крепко по своемь цари и не давъших в брани плещю врагомь» (Калайдович, стр. 74). Таким образом, «песни» исторического содержания в XII в. в русской литературной практике могли быть оформлены и как ораторские произведения, и как «славы» типа дружинных и народных песен. В «Слове о полку Игореве» элементы обеих разновидностей «песен» есть и в прославлении мужества князей Игоря и Всеволода, и в обращениях-призывах к князьям отомстить за обиду сего времени, и в радостной «славе», встречающей вернувшихся из плена князей. — Начати же ся — такое отделение постпозитивного ся от глагола частицей же обычно в памятниках X—XII вв. В Изборнике Святослава 1076 г. такое ся отделяется часто от глагола с помощью «бо», «ли», «ти», но есть и пример, где частице ся предшествует же: «Обративъшу же ся ученику» (л. 129 об.). В Успенск. сб. XII в. также ся отделяется от глагола с помощью «ти», «бо», «ми», но есть и примеры, где отделяющей является частица «же»: «...мьнить же ся мьне» (стр. 7), «кльнъшю же ся ему» (стр. 9), «исполнивъ же ся духа святаго» (стр. 56), «коньчавъшю же ся 7 дьнь» (стр. 100), «прикосну же ся отрочати» (стр. 103), «обращь же ся ста на месте» (стр. 104), и т. д.; в Ипат. лет. (1232 г.): «...изломивъшу же ся копью». — по былинамь сего времени. — Слово «былина» до XVII в. в памятниках не встречается. — сего времени — «в си же времена приде волхв» (Пов. врем. лет, 1071 г.: Словарь, 1, стр. 139); «испълъни веселиа настоящего времене» (Стихирарь XII в.: там же); «Не суть бо страсти нынешняго времене точны будущей славе» (Патерик Печерский: там же). — а не по замышлению Бояню — «бесовьское замышление» (Минея 1096, стр. 86); «своя замышления паче писаниемь дьржати» (Пандекты Никона: Срезневский, I, 930). В переводе Амартола: «...последи же замышлением воеводскыми разори» (стр. 522—523); у Флавия: «Овогда от своего замышлениа молвя» (стр. 211). — Бояню. — Автор «Слова» хорошо помнит Бояна: описав вначале его поэтическую манеру, он затем приводит примерные зачины, которыми вещеи Боянъ начал бы сам песнь Игорю или, в его стиле, запел бы его «внук». Снова вспоминается Боян в рассказе о Всеславе Полоцком, которому вещеи Боянъ... припевку смысленыи, рече, и его же изречение приводится в конце «Слова», приспособленное автором к современным ему событиям (Тяжко ти, головы, кроме плечю, зло ти, телу, кроме головы, — и автор добавляет третью часть: Рускои земли безъ Игоря). Было высказано много догадок по поводу имени Боян (см. свод их — Перетц1, стр. 135—136). Это имя засвидетельствовано в Рядной грамоте Тешаты и Якима, датируемой 1266—1291 г. (Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М. — Л., 1949, стр. 317).
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-39-40-41-42-43-44-45-46-47-48-49-50-51