Основные вопросы поэтики «Слова о полку Игореве». Страница 12
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16
Автор «Слова» однажды прибег к такому истолкованию образа, представляя Бояна во время исполнения им «пeсни»: «Тогда пущашеть 10 соколовь на стадо лебедeи: которыи дотечаше, та преди пeснь пояше», но эта картина охоты с соколом переводится в другой план указанием на темы песен: «...старому Ярославу, храброму Мстиславу, иже зарeза Редедю предъ пълкы Касожьскыми, красному Романови Святъславличю». Не довольствуясь этим сообщением, автор уточняет дальше смысл каждого члена метафорического образа охоты, как это делает и Кирилл Туровский, вводя лишь отрицание «не» и тем самым приближаясь к устно-поэтическому типу отрицательного сравнения: «Боянъ же, братие, не 10 соколовь на стадо лебедeи пущаше, нъ своя вeщиа пръсты на живая струны въскладаше; они же сами княземъ славу рокотаху». Возможно, что к такому обстоятельному объяснению метафорического образа охоты автор прибег потому, что сам этот образ применен им не в обычном значении, употребленном им, — сокол-князь, птицы-враги, которых он бьет (ср.: «О, далече заиде соколъ, птиць бья, — къ морю»), а для картинного изображения игры Бояна на гуслях.
Характерной чертой всех развернутых метафорических образов «Слова», в построении которых оно обычно идет, как видно из приведенных литературных параллелей к ним, по пути, знакомому литературе XII в., является то, что они органически связаны с применением тех же образов в их прямом конкретном значении. Пейзажи «Слова», свободно переходящие в символически-метафорический план, помогают оттенить настроение, создаваемое у читателя описанием событий, они как бы вводят жизнь природы в ход этих исторических событий. Природа в «Слове» активно участвует в развитии действия, притом на стороне русских воинов. Она предупреждает их о грозящей опасности, хмурится в ожидании поражения, жалеет тех, кто проиграл битву, помогает бегущим из плена, радуется их возвращению на Русскую землю. Природа «Слова» не подчиняет себе человека, хотя и пытается грозными «знамениями» предостеречь его.
Из летописи мы знаем, что солнечное затмение действительно произошло перед неудачным походом молодых князей, и там оно истолковано, согласно библейской традиции, как свыше посланное «знамение». В «Слове» солнечное затмение входит в лирическое вступление, настраивающее на печальный исход дальнейших событий, рядом с другими грозными явлениями; вся природа насторожилась, когда войска двинулись в путь: ночь стонет грозой, будит птиц, волки собрались в оврагах, орлы клекчут, лисицы «брешутъ на чръленыя щиты». Весь этот пейзаж, как и описание раннего утра перед началом битвы, лишен метафорического подтекста. Но, как выше показано, мотив солнечного затмения в метафорическом значении войдет затем в истолкование сна Святослава. Описание утра «другаго дни» также приобрело символический смысл, а не только лирически окрасило картину тяжелого боя.
Итак, пейзажи в «Слове» выполняют разные функции: одни подчеркивают трагическую или — в конце повествования — радостную окраску изображаемых событий, другие придают наглядность рассказу об этих событиях, приближают к читателю воинские картины, представляя их в образах пашни, жатвы, соколиной охоты, свадебного пира.
Пейзажем для этой второй цели широко воспользовался современник автора «Слова» — Кирилл Туровский. Из его «Слова по пасце» можно извлечь широкую картину весеннего пробуждения природы: «Ныне небеса просветишася, темных облак яко вретища съвьлекъше и светлымь въздухом славу господню исповедають ... Ныне солнце красуяся к высоте въсходить, и радуяся землю огреваеть ... Ныня луна с вышняго съступивши степени болшему светилу честь подаваеть ... Днесь весна красуеться, оживляющи земное естьство ... Ныня новоражаеми агньци и уньци быстро путь перуще скачють и скоро к матерем възвращающеся веселяться, да и пастыри свиряюще веселиемь Христа славять ... Ныня древа леторасли испущають и цветы благоухания процвитають и се уже огради сладъку подавають воню и делатели, с надежею тружающеся, плододавца Христа призывають»1. С большим мастерством Кирилл Туровский переводит каждый из элементов этой широкой картины на язык евангельского рассказа о воскресении Христа и повествования о распространении христианства. Но и само описание признаков весеннего оживления природы свидетельствует о наблюдательности и литературном вкусе писателя-монаха, казалось бы далекого от забот «делателей» — земледельцев, «рыбарей», пчеловодов. Епископ Туровский не только почуял «светлый воздух» весны, увидел «новоражаемых агньцев», бегущих к матерям, и услышал благоухание весенних цветов, но и ввел в богословское по теме сочинение художественный образ земной весны, воспользовавшись им для более наглядного, а следовательно и более убедительного разъяснения чисто богословских вопросов. С автором «Слова» его сблизило это обращение к пейзажу, который он также умело выбрал и с точки зрения его лирического — радостного настроения, и обращение к человеческому труду, образы которого придали наглядность рассказу христианской легенды.
В русской литературе XII в. описания природы вне символического или метафорического их истолкования мы встретим у игумена Даниила, который наравне с «святынями» Палестины уделил внимание во время путешествия и природе ее. Его описания деловиты, конкретны и лишь изредка прерываются замечаниями, в которых раскрывается впечатление, произведенное на него именно местностью. Так, близ «Асколоня град» он отметил «горы каменные» — «пусто место», где путников охватывала «боязнь велика» и где «путь тяжек и страшен зело». Зато плодородие земли около Иерусалима, обилие на ней «овощных древес многоплодовитых» восхищает его и наводит на мысль, что все это растет «благословением божиим». Путь к Иордану снова вызывает в Данииле чувство страха: песок, зной, «жажа водная», «дух зноен и смердящ» от Содомского моря, который «зноит и попаляет всю землю ту», — вот что заметил здесь путешественник. И опять настроение у Даниила меняется, когда он подходит к Иордану: ему приходит на память родная черниговская река Сновь, с которой он сравнивает и быстрое извилистое — «лукаво» течение, и глубину и ширину Иордана, и крутые берега, и особую сладость воды — «несть сыти пиюще воду ту святую, ни с нея болеть, ни пакости во чреве человеку». Растительность на берегу Иордана тоже вызывает у него сравнение с «нашей лозой»2. Так на всем пути Даниил подмечает особенности местной природы, а в памяти у него встает свой русский пейзаж, проявляется интерес человека из земледельческой «Русской земли», который знает и радость хорошего урожая, и горе засухи, уничтожившей его.
1 Еремин, т. XIII, стр. 416.
2 Даниил игумен, стр. 13, 41, 46.
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16