Основные вопросы поэтики «Слова о полку Игореве». Страница 8
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16
Для определения устно-поэтических элементов в стилистике «Слова о полку Игореве», по-видимому, ценный материал могло бы дать изучение устной поэзии и живой речи карпатских лемков. По наблюдениям археологов и антропологов, население этой части западной Украины — потомки выходцев из Северской земли (принадлежавшей Ольговичам), которые двинулись в XIII в. на запад под натиском татаро-монгольского нашествия. Св. Гординський1 сообщает, что в языке карпатских лемков до сих пор сохраняются слова, древность которых подтверждается наличием их в литературных памятниках, несомненно принадлежащих Киевскому периоду. В числе этих архаизмов есть и слова, входящие в лексику «Слова о полку Игореве»: «паполома», «комонь», «болоне», «шелом», «черлений», «текти» (в значении «идти»), «рци» (в значении «мовляв», «кажи»), «смага». В группе «народно-поэтических формул», характерных для устной поэзии карпатских лемков, есть такие сочетания существительного с эпитетом-определением, которые встречаются и в «Слове», но не находят себе соответствия в литературных памятниках XI—XIII вв.: «молодий князь», «широке поле», «чорна земля», «камінна гора», «студена роса», «чорний ворон», «сіри вовк», «сизий орел», «буйний тур», «готові кони», «осідлані кони», «тисова кровать», «криваві рани», «чорна хмара», «криваво пиво» («кроваво вино» «Слова»).
При определении устно-поэтических элементов «Слова» в их число относили нередко такие приемы, которые широко применялись и в литературном древнерусском языке с XI в. Так, сочетания однокоренных слов — «трубы трубятъ», «мосты мостити», «ни мыслию смыслити, ни думою сдумати», «успилъ ... грозныи ... грозою», «опуташа въ путины», — не могут рассматриваться как специфически устно-поэтические: самые разнообразные виды сочетаний однокоренных слов в древнерусском языке широко представлены во всех типах письменного языка — от деловых памятников до украшенной речи гимнографии и торжественного ораторства. Сочетание «трубы трубятъ» содержит однокоренные подлежащее и сказуемое. Сочетание «мосты мостити» относится к тому виду таких сочетаний, который определяется как «винительный внутреннего объекта с глаголами переходными»: «мыслию смыслити, думою сдумати» — «творительный тавтологический» «способа»2. Вариантами этого вида являются выражения «успил грозный грозою», а также «опуташа въ путины», где винительный с предлогом «въ» заменил более обычный в таком и аналогичных сочетаниях творительный (см. примеры далее, стр. 121, 131).
Синонимические пары с союзами «и», употребительные в фольклоре, знакомы и древнерусскому языку, поэтому выражения «свычая и обычая», «въ ты рати и въ ты плъкы», «туга и тоска» не могут рассматриваться как элементы устно-поэтической стилистики.
Итак, на данном этапе исследования поэтики русского фольклора мы не имеем возможности полностью выделить в «Слове» все, что вошло в него из поэтического языка народной поэзии. Однако с значительной долей вероятности мы относим к нему те словосочетания «Слова», которым не находится соответствия в литературном языке XI—XIII вв., но прямые параллели к которым дают записи фольклорных произведений. Нерешенными, однако, остаются многие вопросы о связи стилистики «Слова» с устно-поэтической стилистикой. Такие, например, выражения, как «сине море», «красныя дeвкы», очень редкие в литературе, возможно, уже в ту далекую эпоху проникли в литературный язык из устной поэзии. Неясным остается, где произошло сплетение книжной и устной земледельческой метафоры для изображения воинских картин, где для той же цели был создан образ битвы-пира, свадебного пира, в котором есть и устная символика, есть и отголоски библейского образа «смертной чаши».
Выше мы указали, что устная поэзия оставила ясные следы не только в стилистике «Слова», но и в самом его жанре. Однако и здесь остается ряд нерешенных вопросов; мы очень мало знаем о том, как звучала причеть-плач в XII в., и совсем не знаем, что представлял собой плач-заклинание в жизни этого времени, а следовательно и не можем определить, на какую традицию опирался автор «Слова», создавая плач Ярославны. Проблема «Слово о полку Игореве и народная поэзия» пока еще больше ставится, чем прочно решается.
* * *
Если облик устной народной поэзии XI—XII вв. приходится предположительно восстанавливать, опираясь на слабые в общем отражения ее в литературе этого времени3, и лишь гипотетически намечать, в чем сказались фольклорные традиции у автора «Слова о полку Игореве», то исследование проблемы отношения этого памятника к литературным традициям, предшествующим ему, современным и следующим за ним, строится на прочной основе: литературных памятников этого периода дошло до нас достаточно, чтобы судить о высоком уровне литературной культуры домонгольского периода. Часть этих памятников сохранилась даже в рукописях XI—XIII вв. (два Изборника Святослава 1073 и 1076 гг., Успенский сборник XII в. с сочинениями русских авторов и переводными, на грани XIII и XIV вв. переписанный текст Хроники Георгия Амартола, переведенной в середине XI в., русский список 1095—1097 гг. Минеи, дающий полное представление об украшенной стилистике византийской гимнографии в славянском переводе, и т. д.).
Многочисленные исследователи — историки, литературоведы и лингвисты — изучали в разных аспектах связи «Слова» с этой литературой. И хотя мы не можем еще считать исчерпанным весь материал, содержащийся в этих источниках для характеристики того, как автор «Слова» пользовался традиционными представлениями и их стилистическим выражением, в чем он отступал от них, творчески развивая, однако уже и достигнутые результаты позволяют прийти к неоспоримому выводу: «Слово о полку Игореве» — литературное произведение.
Этот вывод отменяет не только прямолинейное отнесение «Слова» к народной поэзии в статьях В. Г. Белинского: «Слово — прекрасный, благоухающий цветок славянской народной поэзии», «со стороны выражения, это — дикий полевой цветок, благоухающий, свежий и яркий»4. Наблюдения, которыми подтверждается определение «Слова» как литературного памятника, делают неоправданными и попытки представить дошедший до нас текст «Слова» поздней записью произведения, первоначально существовавшего в виде устной песни или «сказа».
1 Св. Гординський. Слово о полку Ігореві і українська народна поезія. Вибрані проблеми. Вінніпег, Канада, 1963, стр. 39—40.
2 А. П. Евгеньева. Очерки по языку русской устной поэзии в записях XVII—XX вв. М. — Л., 1963, стр. 110—112.
3 Опыт такой реконструкции представляет статья Д. С. Лихачева: Народное поэтическое творчество в годы феодальной раздробленности Руси — до татаро-монгольского нашествия (XII — начало XIII в.). — В кн.: Русское народное поэтическое творчество, т. I. М. — Л., 1953, стр. 217—247. См. также статью: А. Н. Робинсон. Эпос Киевской Руси в соотношении с эпосом Востока и Запада. — V Конгресс международной ассоциации по сравнительному литературоведению, Белград, 1967. Изв. АН СССР, Отдел. литературы и языка, т. XXVI, вып. 3, 1967, стр. 209—226.
4 В. Г. Белинский, Собрание сочинений, т. VI, СПб., 1903, стр. 361, 367. Ср. характеристику «Слова» как былины XII в. в исследовании А. И. Никифорова, тезисы которого опубликованы в виде автореферата докторской диссертации под заглавием: «Слово о полку Игореве — былина XII в.» (Л., 1941).
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16