Основные вопросы поэтики «Слова о полку Игореве». Страница 9
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16
Летописи XI—XII вв. дали историкам и литературоведам богатый материал для характеристики исторических реалий «Слова». Итоги своих наблюдений над «историческим и политическим кругозором автора» Д. С. Лихачев подвел в следующем заключении: «Автор „Слова“ — человек широкой исторической осведомленности. Он внимательный читатель „Повести временных лет“ и вместе с тем наслышан в народной исторической поэзии. Он имеет свои отчетливые представления о русской истории, хотя эти представления и являются представлениями поэта, а не историка, при этом поэта XII столетия»1. Объединяя, как и Боян, «оба полы сего времени», автор «Слова» вспоминает события и князей XI в., но, «минуя всех князей первой половины XII в., упоминает только князей — своих современников»2. Это обстоятельство определило лаконизм некоторых сообщений автора о современных ему событиях. Обращаясь к читателям («братие»), автор уверен, что они тоже осведомлены об исторических фактах своего времени, и потому иногда заменяет конкретный рассказ поэтическим образом, передающим в обобщенном виде лишь оценку события или вызванное ими настроение. Так, автор, рассчитывая, что его читателям известно, как неодинаково задели набеги половцев, после поражения войск Игоря, разные области Русской земли, пишет: «А въстона бо, братие, Киевъ тугою, а Черниговъ напастьми»; «се у Римъ кричатъ подъ саблями половецкыми, а Володимиръ подъ ранами» (см. подробнее ниже, стр. 119, 143). Знал читатель и о недавней победе Всеволода Суздальского над волжскими болгарами, поэтому для него понятен был гиперболический образ его могущества в призыве к Всеволоду: «Ты бо можеши Волгу веслы раскропити, а Донъ шеломы выльяти» (см. ниже, стр. 144). Среди граффито XI и XII вв. Киевской Софии есть несколько, фиксирующих те или иные события, называющих исторические имена. Сделанные современниками, эти записи опускают дату события или, назвав месяц и день, не сообщают год, пропускают отчество князя, хотя одноименных князей в данный период было несколько, не уточняют место, где произошло событие3. Автор «Слова», надеясь также на осведомленность и память современников, в поэтическом образе давал иногда лишь намек, правда очень точный и раскрывающий главное в событии.
Если летописные рассказы наряду с устными преданиями и песнями были источником исторических сведений автора «Слова» о событиях XI в., то летописный язык подтверждает полное соответствие феодальных формул и символов «Слова» понятиям и их словесному выражению XII в. Как отмечает исследовавший эту часть стилистики «Слова» Д. С. Лихачев, «вся терминология, все формулы, все символы подверглись в „Слове“ поэтической переработке, все они конкретизированы, образная сущность их подчеркнута, выявлена и все они в своей основе связаны с русской действительностью XII в. и все они в той или иной мере подчинены идейному содержанию произведения»4.
Традиции феодального воинского стиля XII в. широко отражены и развиты в «Слове». Русское государство автор именует «Русская земля», места кочевий половцев — «поле Половецкое», «земля Половецкая», в соответствии с терминологией, установившейся в XII в. и закрепленной летописями. Но автор «Слова» — поэт, и официальное название Половецкой степи он иногда уточняет: «великая поля ... у Дону Великаго» — место схватки с половцами; «поле незнаемо среди земли Половецкыи» «на брезe быстрои Каялы», «поле безводно», где жажда «лучи съпряже» русским воинам, где погибли русские дружины.
Д. С. Лихачев показал5, что символическое значение оружия, коня, стяга в «Слове» повторяет их летописное осмысление и выражено часто в близкой к летописи словесной форме. Повторяются образы защиты и завоевания («отворить» и «затворить» ворота, «подклонить под меч», «потоптать полки»), названия княжеских междоусобий («крамолы», «усобицы», «котора», «лъжа»), формулы для обозначения прославления князей («пeти славу», «пeти пeснь», «въспeти») и т. д. Нельзя, однако, не заметить, что из воинской стилистики своего времени автор «Слова» отбирал такие выражения, которые своей образностью открывали путь к дальнейшему их художественному развитию (такой поэтической доработке подверглись, например, образы стяга поднятого и упавшего, летописное сравнение «стрелы идяху акы дождь» и т. д.).
Индивидуальные выражения понятий о воинской чести, о долге воина-защитника «Русской земли» в «Слове» возникли на основе формул, принятых в литературе XI—XII вв. (воины ищут «себe чти, а князю славe», лучше «потяту быти, неже полонену быти»; князь бьется, «забывъ чти и живота и града Чернигова отня злата стола и своя милыя хоти, красныя Глeбовны свычая и обычая» и т. д.).
В соответствии с понятиями своего времени автор «Слова» определяет территорию по ее главной реке и цель похода поэтому выражает как желание «испити» из этой реки, если она течет по владениям врага. Так, в речи Игоря сочетания «позримъ синего Дону», «искусити Дону Великаго», «испити шеломомь Дону» и даже гиперболические выражения — «Волгу веслы раскропити, а Донъ шеломы выльяти» — все это то повторение, то свободное варьирование основного образа, известного и летописи: «Пил золотом шеломомь Дону».
Цель похода в «Слове», как в летописи, не только завоевание, но прежде всего защита «Русской земли»: князья бьются «за землю Русскую», «за обиду сего времени, за землю Русскую, за раны Игоревы, буего Святославлича». Все эти выражения — варианты летописных наказов князьям: «Постерези земле Руское», и обещания воинов: «За Русскую землю головы свое сложити», «не погубити Русскы земле», «мы умираем за Русскую землю» и т. п. Как летописцы, автор «Слова» расширяет обычное понимание слова «раны», определяя им поражение не только Игоря — «за раны Игоревы», но и всего его войска (ср. в летописи: «прогнаша их, давши им рану не малу»). В отличие от летописцев автор «Слова» придает слову «обида» смысл — оскорбление всей страны. В традиции воинского стиля, сложившегося в летописи еще в XI в., «Слово» показывает тревожные приметы, предупреждающие войско о неудачном конце похода, — солнечное затмение, беспокойство птиц и зверей, гроза в утро сражения.
Наблюдения над воинской лексикой и фразеологией «Слова», наиболее полно проведенные Д. С. Лихачевым в указанной статье, свидетельствуют о том, что стилистика, выражающая феодально-военные представления, не была механически перенесена из летописей в «Слово». Так же, как летописцы XI—XII вв., автор «Слова» знал уже вошедшую в живой язык своего времени феодальную терминологию и символику и свободно ею пользовался, подобно тому как его современник, переводя «Историю Иудейской войны» Иосифа Флавия, легко находил русские эквиваленты для передачи соответствующих греческих выражений. Автор более поздней эпохи не мог бы с такой поэтической свободой дорабатывать эту стилистику, сохраняя точность ее применения.
1 Д. С. Лихачев. Истор. и полит. кругозор, стр. 50
2 С. Лихачев. Истор. и полит. кругозор, стр. 10.
3 С. А. Высоцкий. Древнерусские надписи Киевской Софии, стр. 18 (№ 4), 24 (№ 5), 34 (№ 6), 37 (№ 7), 41 (№ 9), 45 (№ 10), 49 (№ 13), 60 (№ 25).
4 Д. С. Лихачев. Устные истоки, стр. 91.
5 Д. С. Лихачев. Устные истоки, стр. 60—91.
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16