«Слово о полку Игореве» и литературная традиция XVIII — начала XIX в. Страница 14
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27
Иначе строился славянский Олимп в произведениях писателей демократической ориентации. Так, ни Попов, ни Чулков не включили в свои «мифологии» скандинавских божеств (вслед за Ломоносовым они упомянули Иомалу с указанием на чудское происхождение этого божества; такое включение объясняется мыслью Ломоносова об участии чудских племен в этногенезе русского народа; признавать же скандинавов основоположниками русской государственности Ломоносов решительно отказывался). Не упоминает о «варяжских» богах и Радищев в «Песнях, петых на состязаниях», нет их и в «Мифологии» Кайсарова.
Зато все эти источники имеют другую характерную черту — они дают общий перечень всех славянских божеств, какие только были зафиксированы различными источниками, не делая никаких попыток географически ограничить сферу действия культа того или иного божества. Последнее не случайно: при всем отличии мировоззрений Ломоносова и Радищева, Радищева и Кайсарова, славяне в отдаленные времена рисовались всем им как единый могущественный народ, обитавший на пространстве от Адриатики до Балтики и от Эльбы до Волги. Для Радищева это была свободная федерация единоплеменных вечевых республик. Кайсаров, исходя из этого же убеждения, мечтал о том времени, когда освобожденная от крепостничества Россия возглавит движение угнетенных славян к свободе и единству1. Поскольку в сознании демократически настроенных писателей славяне докняжеского периода представляли в социальном смысле народ, а варяги — князей-завоевателей, всякая попытка выделить для древнейшего периода группы западных, восточных и южных славян была бы воспринята как антидемократическое и антипатриотическое стремление расколоть и унизить народ. Даже для современного периода они считали необходимым в первую очередь выделять черты общности славянского фольклора и национальных черт. Таким образом, упоминания языческих верований славян в XVIII в. создают следующую картину: или перечисляются все известные славянские божества, к которым приплюсован и скандинавский Олимп, или славянские и скандинавские божества отделены и противопоставлены. Но в обоих случаях все славянские боги перечисляются вместе, без какой-либо племенной или территориальной конкретизации. Писатель XVIII в. не сомневается в том, что славянское божество с острова Рюгена должно быть чтимо и в Киеве. Ни одного исключения, ни одного «третьего» решения источники XVIII в. не дают.
Между тем реально-историческая картина была иной. Приведем свидетельство исследователя, скептически относившегося к достоверности «Слова о полку Игореве» и строившего свои выводы помимо данных этого памятника. Это нам удобно, чтобы не совершить логическую ошибку, изучая мифологию древней Руси по «Слову», а потом доказывая достоверность памятника соблюдением в нем черт древнекиевской мифологии.
Л. Леже писал: «Славянская мифология делится, с точки зрения источников, на две различные системы: система русская, засвидетельствованная славяно-русскими документами, и система славян полабских (из бассейна Эльбы), или прибалтийских, засвидетельствованная латинскими документами немецкого происхождения. Никаких связей между этими системами нет»2.
Универсальный для всех произведений XVIII в. закон соединения божеств этих двух систем оказывается недействительным для «Слова о полку Игореве». Проявляя осведомленность, которой мы не находим даже у наиболее эрудированных ученых той поры (ведь еще позже, в начале XIX в., А. Шлецер и Добровский выразили удовлетворение «Мифологией» Кайсарова, построенной на том же принципе смешения), автор «Слова» упоминает только божества русские и полностью игнорирует имена Чернобога, Световида и др. Мифологии XVIII в. были автору «Слова» неизвестны. Кстати, на это указывает частная, но не лишенная интереса деталь. В «Кратком описании древнего славянского языческого баснословия» Попова, в результате отсутствия научной методики изучения фольклора, появилось странное божество — «Буй», которое было охарактеризовано как «русский Приап» со ссылкой на народную поговорку (видимо, имеется в виду непристойная пословица, в которой слово «буй» употреблено лишь для рифмы). Упоминание это было повторено другими источниками. Если автор «Слова», как полагает А. Мазон, действительно был лишь не очень умелым фальсификатором и знал Киевскую Русь по данным науки XVIII в. (а «Кратное описание» Попова считалось вполне достоверным источником!), то нельзя не признаться, что для Буй-тура Всеволода он избрал странный эпитет.
Таким образом, широко используемый А. Мазоном тезис о том, что именно упоминания языческих божеств ведут нас к культуре XVIII в., оказывается весьма уязвимым. Шаткость его еще более увеличится, если мы вспомним и другое обстоятельство. Не только в XVIII в., но и значительно позже на исследователей мифологических представлений различных народов оказывала давление привычная схема античной мифологии. Богов старательно сводили в единый Олимп и делили их по «профессиям». Мысль о том, что может быть бог без ясно выраженной «специализации», не бог солнца, ночи, дождя, войны, любви, а бог-родоначальник, бог племенной, а затем территориальный, просто не могла зародиться в голове знатока русских древностей в XVIII в. Между тем, как убедительно доказал Е. В. Аничков3, языческая Русь не успела выработать свой разработанный и дифференцированный Олимп. Владимир, в целях объединения молодого государства, соединил племенных идолов в едином капище, но органически слитого Олимпа еще не выработалось. Нет следов его и в «Слове о полку Игореве». Функции упоминаемых богов из текста «Слова» вообще не ясны. Это, как отметил названный исследователь, скорее всего боги-родоначальники, покровители племен и территорий (отметим, что Аничков считает выражение «Стрибожи внуци», встречаемое в «Слове», обращением к воображаемой аудитории, а не приложением к слову «в?три»). Это резко отличает богов «Слова» от языческих богов литературы XVIII в. Последние всегда имеют четкую «профессию» по аналогии с античностью.
Следует указать еще на одну сторону вопроса, не привлекшую внимания исследователей. Этнографы XVIII в., даже самые подготовленные, усиленно возводя славянских богов к тем или иным античным аналогиям, имели еще очень туманное представление о реальных культовых воззрениях языческих славян. Неизвестной им была и следующая, зафиксированная лишь позднейшей наукой, но очень характерная именно для восточных славян, черта. Первобытная вера в «хозяев» стихий — леса, поля, рек и водоемов — облекалась у восточных славян в специфическую форму: боги — деды. Это понятие включает и определенный старческий вид и возраст бога, и указание на степень родства его с людьми. Этнографам известны: дед-домовой («дедушка»), овинный, дворовый, банный дед, дед-полевик, житный дед, дед-лесовик, водяной дед. Божество женского пола — баба: баба-яга, зелизная баба. Такой же природы, видимо, и Род, «которым, по свидетельству Даниила Заточника, в старину пугали детей»4. Показательно, что такой обладавший тонким чувством текста источников исследователь, как В. О. Ключевский, переводит упоминаемых в памятниках Рода и Рожениц, как «дед с бабушками».
1 Подробнее об этом см.: Ю. М. Лотман. А. С. Кайсаров и литературно-общественная борьба его времени. — Ученые записки Тартуского гос. университета, вып. 63, Тарту, 1958, стр. 136—140; см. также: Ю. М. Лотман. Рукопись А. Кайсарова «Сравнительный словарь славянских наречий». — В сб.: Труды по русской и славянской филологии, т. I, Ученые записки Тартуского гос. университета, вып. 65, Тарту, 1958, стр. 194.
2 Louis Leger. La Mythologie slave. Paris, 1901, стр. 53.
3 См.: Е. В. Аничков. Язычество и древняя Русь. — Записки Историко-филологического факультета СПб. университета, 4, CXVII, СПб., 1914.
4 Е. Г. Кагаров. Религия древних славян. М., 1918, стр. 19.
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27