«Слово о полку Игореве» и литературная традиция XVIII — начала XIX в. Страница 20
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27
Мы специально привели столь обширные цитаты из этого, весьма посредственного, произведения, потому что именно оно наглядно демонстрирует, как воспринималось «Слово» в эпоху, очень близкую к его опубликованию. Кунгушев очень тщательно, можно сказать, рабски следует за текстом и образами памятника, и вместе с тем он решительно переосмысляет его. Так, автор счел нужным, чтобы русские воины оградились не «черлеными щиты», а «верой, верностью, святым крестом» (как видим, вопреки априорному утверждению А. Мазона, «модернизация» в конце XVIII — начале XIX в. шла в ряде случаев по линии усиления, а не ослабления христианских элементов), чтобы добыча оказалась возвращением сокровищ, которые «на святой Руси награблены» (при этом бесследно исчезли «красные девки половецкие», составлявшие для автора воинской повести XII в. не последнюю часть добычи). Но более того: изменилась вся концепция произведения. Автор сам резюмировал ее следующим образом: «После решительной победы, одержанной русскими князьями над половцами, сии наглые враги поклялись: „Николи не воевать на Русь!“»1. Рылеев перевел из «Слова» лишь отрывок о героях-курянах, пронизанный мажорными тонами, но для создания «думы» обратился к фигуре победителя касогов — Мстислава. Так же поступил и Нарежный.
Таким образом, когда писатели начала XIX в. пытались сохранить «окраску» «Слова», они решительно отказывались от материала и сюжета этого памятника. Не менее интересно другое: когда в литературе начала XIX в. возникает тема раздробленности, отправной точкой и сюжетной основой служит не «Слово», а другие произведения, чаще всего повесть об ослеплении Василька Теребовльского. Это вполне закономерно. В «Слове» читатель XIX в. улавливал героические, прославляющие тона, а в материале памятника он не находил для них основания. В произведении же об эпохе раздробленности и усобиц он искал гневных, осудительных интонаций, прямых проклятий погубителям Русской земли. Такого тона нельзя было найти в «Слове».
В литературе первых лет XIX столетия наметилась целая цепь литературных замыслов, связанных с именем Василька Теребовльского.
К наиболее ранним воплощениям этого сюжета относится отрывок Андрея Раевского «Василько в темнице». Произведение это, основанное на «Повести временных лет»2, уже намечает основные черты дальнейшей разработки названного сюжета в литературе. Андрей Раевский опускает те эпизоды летописного рассказа, которые рисуют Василька рядовым участником феодальных смут («И повел? Василко ис?чи вся, и створи мщенье на людех неповинных, и пролья кровь неповинну»). Василько — защитник единства Русской земли. В его речах звучат мысли политических писателей XVIII в. о том, что интересы граждан и отечества выше интересов монарха. Слова Василька в летописи: «Пошлю к Володимеру, да быша не прольяли мене ради крови», — превращаются в монолог: «Но что скажет обо мне потомство отдаленное, когда собственные выгоды предпочту выгодам отечества; когда для моего счастия миллионы будут несчастливы; когда кровь моя искупится кровию моих братий? И ты можешь думать, что я буду хладнокровным зрителем бедствий России? Нет — лучше соглашусь остаться в презрении, в оковах, нежели по трупам, сопровождаемый стонами и рыданиями, идти на престол свой... Виновны ли граждане в преступлении своего монарха? Давид злодей, но почто будут страдать добродетельные его подданные?»3
Добродетельному Васильку противопоставлены Давид и Святополк. Они не только злодеи — они и тираны, жертвующие в угоду своим страстям интересами граждан. Таким образом, моральное противопоставление приобретает политический поворот, перерастая в конфликт между монархом-гражданином и монархом-тираном. Такая постановка вопроса совершенно исключала сложность совмещения в герое положительных и отрицательных качеств, столь типичную для «Слова о полку Игореве». Однолинейные антитезы попа Василия оказались ближе литературному мышлению на рубеже XVIII и XIX вв. Кроме того, эпизод с ослеплением Василька давал значительный простор для драматических эффектов, раскрывающих психологию героя. Для решения всех этих, остро актуальных в начале XIX в., задач «Слово о полку Игореве» давало сравнительно бедный материал.
Попытка А. Раевского была подхвачена Н. И. Гнедичем. Ф. Я. Прийма, разыскавший и опубликовавший чрезвычайно ценные подготовительные наброски Гнедича к поэме о Васильке Теребовльском, отметил, что «в ней нашли заметное отражение мотивы и образы „Слова о полку Игореве“». Вместе с тем исследователь приходит к выводу, что незавершенность текста поэмы затрудняет суждения о «ее идейной направленности»4. И все же попытки интерпретировать интереснейший замысел Гнедича необходимы. Без них и картина отражений «Слова» в литературе начала XIX в. остается неполной.
Прежде всего бросается в глаза, что Гнедич берет исходную ситуацию «Слова»: князья «розно несут» Русскую землю. «Бог казнит нас за грехи князей русских, за вражды и крамолы [коими они куют], за ненависть и раздоры, какими они разделили свои семьи и землю Русскую»5. Мысль эта подкрепляется ссылками на текст «Слова». Однако полюбовное соглашение князей и их взаимное крестное целование — выход, который был наиболее близок сердцу автора «Слова», — Гнедича не привлекает: «В Любече вся князья русские были на сборе. Сидя на одном ковре, они рассуждали, что отечество гибнет от их несогласия, что пора прекратить междоусобие, унять половцев и водворить мир и любовь. Каждый целовал святой крест и говорил: „Да будет земля Русская общим отечеством, а кто восстанет на брата, на того мы все восстанем.“ Так они клялись, обнялись братски и, возвратясь, предались радости. Но народ не радовался их радости»6.
Противопоставление князей и народа органически вытекает из всего, что мы знаем о мировоззрении Гнедича. Однако тем более загадочным остается общий замысел поэмы. Автор явно ратует за единство, причем единство, понимаемое как подлинная централизация государственной власти. «Горе, горе земле Русской, горе стране, где властвуют многие. Она погибает, варвары ослабляют ее»7. Подобного рода аргументация необходимости централизации, как известно, была излюбленной именно для реакционных публицистов. Как же соотносилась она с концепцией Гнедича? Некоторые намеки в тексте черновых записей поэта дают определенный материал для суждений.
События, изображаемые в поэме, должны были представить картину государства, разрушаемого князьями. В конце поэмы Гнедич отчетливо намекает на приближение захвата Руси татарами. В этом и ключ к пониманию авторской идеи. Необходимо вспомнить, что в начале XIX в. была весьма популярной мысль о том, что крепостное право в России своими корнями уходит во времена монгольского порабощения. Об этом определенно писал Н. И. Тургенев: «Для крестьян дворяне заменили собой татар»8. Об этом же писал и М. А. Фонвизин9. Под «единой властью», таким образом, понималась единая и свободная Русь, чуждая рабского духа, порожденного владычеством завоевателей. Об этом Гнедич писал в набросках «Заключения», обращаясь к Васильку Требовльскому:
1 Кунгушев. Отрывок из повести о князе Мстиславе великом, победителе половцев. (Из Тамбова). — Русский вестник, 1814, кн. 5, стр. 3.
2 Андрей Раевский явно был знаком с летописным текстом, хотя и обнаружил известную неумелость в истолковании его. Слова попа Василия о себе и своей встрече с заключенным в темницу князем он истолковал как прямую речь летописца. На основании этого он ввел в действие Нестора в качестве персонажа, снабдив имя его наивным комментарием: «Нестор, знаменитый наш летописец, находился во Владимире для осмотрения училищ; он посещал несчастного Василько».
3 Андрей Раевский. Василько в темнице. — «В пользу и удовольствие». Труды воспитанников университетского благородного пансиона, кн. I, М., 1810, стр. 165.
4 Ф. Я. Прийма. «Слово о полку Игореве» в научной и художественной мысли первой трети XIX века, стр. 304 и 308.
5 Там же, стр. 305.
6 Там же, стр. 306.
7 Там же.
8 Н. И. Тургенев. Россия и русские, т. II. М., 1907, стр. 117.
9 См.: Общественные движения в России в первую половину XIX века, т. I. СПб., 1905, стр. 100—101; С. С. Волк. Исторические взгляды декабристов. Изд. АН СССР, М. — Л., 1958, стр. 366.
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27