Владимир Набоков - комментатор «Слова о полку Игореве». Страница 2
1-2-3-4-5-6
Величие Набокова-писателя наложило свой отпечаток и на уровень его перевода, и на характер высказываемых суждений — безапелляционно-уничижительных, когда речь заходит о качестве переводов его предшественников, и исполненных глубочайшего понимания (в силу конгениальности) психологии творца и специфики творчества. Свой перевод Набоков осуществил ритмизованной прозой на современном английском языке с использованием некоторых архаизмов и возвышенно-поэтических языковых фигур. Поясняя свой принцип перевода, Набоков замечает: «В своем переводе "Слова" я безжалостно пожертвовал формой ради содержания и попытался дать дословное
изложение текста, как я его понимаю». В аннотациях издания перевод Набокова характеризовался с подачи его автора как «буквальный». В этом Набоков следовал традициям таких переводчиков, как А. X. Вос-токов и В. А. Жуковский. Первый из них так же, как позднее Набоков, пытался разделить «Слово» на стихи, но еще в 1812 году признал, что оно написано ритмической прозой. Жуковскому, как известно, принадлежит лучший перевод с точки зрения точности смысловой и ритмической передачи1. Если можно проводить сравнение иноязычного перевода с русским, то английский набоковский текст «Слова» по поставленной задаче и ее решению оказывается всего ближе к переводу с древнерусского на современный русский язык, который был выполнен Д. С. Лихачевым для издания 1950 года, того самого, которым пользуется Набоков в первую очередь.
Абсолютно точно сосчитав общее количество букв и слов оригинального текста «Слова» по его первому изданию, Набоков разбил свой буквальный перевод на 860 строк, каждая из которых, разделенная цезурой, является ритмическим элементом текста. Примерно одинаковое количество строк расположил Набоков на каждой странице, придав, таким образом, всему тексту в целом внешне стихотворную форму. На полях текста, для удобства пользования им, Набоков помещает заголовки отдельным его частям: «Вступление», «Обращение к Бояну», «Речь Всеволода», «Солнечное затмение и речь Игоря» и т. д. Структура «Слова» занимает Набокова, как занимала она всех исследователей до него. Отметив четкое и достаточно очевидное разделение текста на пять основных частей: «Вступление», «Повествование», «Заклинание», «Освобождение», «Эпилог», — Набоков в своем предисловии уделяет особое внимание системе взаимосвязи отдельных частей текста и их постоянной перекличке, сделав при этом ряд интересных наблюдений.
К своему изданию Набоков приложил карту с обозначенными на ней населенными пунктами, упоминаемыми в «Слове», взяв за основу карты, составленные Д. С. Лихачевым (1950) и К. В. Кудряшовым (1947)2. Названия мест он перевел на английский и отметил маршрут следования войска князя Игоря. Одним из собственных дополнений к карте, сделанных Набоковым, явилось обозначение на ней реки Каялы, упоминаемой в «Слове». В связи с этим в комментарии Набоков написал: «Сегодня невозможно точно определить, где находилось русло этой реки. Полагают, что она пересекала половецкие земли и впадала в Сурожское (Азовское) море. Так я обозначил ее на карте».
Сохранились воспоминания, что Набоков любил сопровождать свои лекции различными схемами и рисунками, конкретизируя места действия произведений. Так, читая лекции о «Слове», Набоков в студенческой аудитории чертил на доске маршрут похода князя Игоря. Любовь писателя к деталям и в этом давала себя знать. Так же, как и Д. С. Лихачев, Набоков приложил к своему изданию генеалогическую таблицу с поколенной росписью князей, упоминаемых в «Слове», но, подойдя в отличие от других издателей, в том числе самых первых, к ее публикации более критично, исправил существенные ошибки первоначальной схемы и дополнил ее некоторыми сведениями.
Одним из самых интересных элементов этой генеалогии является внесение в нее в качестве «трех Мстиславичей», упомянутых в «Слове», не сыновей князя Мстислава Изяславича, а сыновей князя Мстислава Ростиславича Смоленского. По этому поводу Д. С. Лихачев писал: «Здесь, несомненно, имеются в виду единственные в ту пору на Руси три брата — сыновья Мстислава Изяславича — Роман, Святослав и Всеволод (эта мысль подсказана мне Ив. М. Кудрявцевым)»3. Зная Набокова, можно предположить, что именно высказанная в данном случае категоричность в отношении «единственных» тогда на Руси трех братьев Мстиславичей подвигнула его на поиск трех других братьев Мстиславичей, которые им без всяких оговорок и вносятся в комментарий: «... три сына Мстислава Смоленского (ум. 1180), являющегося сыном Ростислава I. Эти трое, не названные в Песне, были: Давид (не путать с его дядей Давидом Смоленским), Владимир и еще один Мстислав». Таким образом Набоков сохраняет в родословной схеме князей, упомянутых в «Слове», только князя Романа Изяславича, как поименованного в нем отдельно, и вносит трех им установленных сыновей князя Мстислава Ростиславича. Князь Мстислав до своей смерти в 1180 году занимал новгородский стол после своего брата Романа. Князья Давид, позднее Торопецкий, и Владимир Новоторжский приняли участие в походе 1225 года князя Ярослава Всеволодовича против литовцев в защиту новгородских земель, разбив противников под Усвятами.
В изложении исторических фактов, обстоятельств открытия памятника, его бытования, публикации и гибели Набоков вполне следует за своими предшественниками, опираясь в основном на указанные работы Лихачева и Дмитриева. Так что, хотя он и вводит в заблуждение своих читателей относительно времени своего первого обращения к переводу «Слова», относя его к 1950 году, но не выйди в том же году обобщающее издание В. П. Адриановой-Перетц со статьями Д. С. Лихачева, то появление набоковского издания в том виде, в каком оно увидело свет, вряд ли могло состояться.
Предисловие Набокова к его переводу, как и текст «Слова», разделяется им на пять четко обозначенных частей. Первая из них посвящена открытию «Слова» и его исторической основе. Примечательно, что в первой фразе своей статьи Набоков указывает точный день выступления в поход князя Игоря — вторник, 23 апреля 1185 года. Это устанавливается лишь из сопоставления двух источников, Ипатьевской и Лаврентьевской летописей. Такое внимание к дате вызвано, как кажется, совпадением, которое не могло пройти для Набокова незамеченным: 23 апреля — день рождения писателя. Набоков родился 10 апреля 1899 года по старому стилю или 22 апреля по новому, но, как большинство русских начала XX века, прибавлял при переводе одного стиля в другой не 12 дней, как то требуется для XIX века, а 13, как для XX, в котором они жили и категориями которого привыкли оперировать. Набоков всегда, когда к тому представлялось основание, подчеркивал совпадения своего дня рождения, а также других личностных дат в григорианском или юлианском календарях с какими-либо историческими знаменательными датами. К примеру, он подчеркивал, что родился в один день с Шекспиром, для которого 23 апреля стало и днем смерти. В автобиографическом повествовании «Другие берега», приведя пример одного из таких личных и исторических сопоставлений, Набоков замечает; «Обнаружить и проследить на протяжении своей жизни развитие таких тематических узоров и есть, думается мне, главная задача мемуариста»4.
Безрассудный поход князя Игоря — сюжет знаменательный для Набокова в системе его координат как личности и художника. Выход за пределы благоразумия, который совершает князь Игорь, — есть признак благородства и яркой индивидуальности, столь высоко ценимой в век романтизма. Игорь идет против своей судьбы, он бросает ей вызов, руководствуясь мотивами чести и славы. «Слава» или по-английски «Glori» назвал при переводе Набоков свой русскоязычный роман «Подвиг», ибо английское «Exploit» слишком близко к глаголу «использовать», к «пользе», что явно противоречит характеру безрассудного подвига его героя Мартына. «Благородно-белый» — так буквально переводится его немецкая фамилия — Эдельвейс. У героя «Подвига» тот же мотив к свершению безрассудного поступка , что и у героя «Слова». Мартын Эдельвейс не принял участие в белом походе, как и князь Игорь не смог принять участие в объединенном походе русских князей под предводительством Святослава Всеволодовича в 1184 году. Фигура Мартына имеет явственные автобиографические черты — Набоков, как и его герой, не принял участия в белом движении, ему, как и Мартыну, был знаком комплекс вины за это неучастие. Не в реальной жизни, а в творчестве, в том мире, в котором он был безусловным властелином, писатель как бы восполняет пробел в своей биографии, избавляясь от этого комплекса.
1 В. А. Жуковский. Переложение Слова о полку Игореве. // Слово о полку Игореве / Под редакцией В. П. Адриановой-Перетц. М.; Л.,1950. С. 102—118.
2 К. В. Кудряшов. «Слово о полку Игореве» в историко-географическом освещении : Сб. статей. М., 1947. 3 Д. С. Лихачев. Комментарий исторический и географический // Слово о полку Игореве / Под ред. В. П. Адриановой-Перетц. М.; Л., 1950. С. 447.
4 В. В. Набоков. Собрание сочинений в четырех томах / Ред. В. В. Ерофеев. Т. 4. М., 1990. С. 141.
1-2-3-4-5-6