Владимир Набоков - комментатор «Слова о полку Игореве». Страница 4
1-2-3-4-5-6
Следует принять во внимание, что в какой-то мере указанные пассажи были инспирированы для Набокова столь им ценимым Н. С. Гумилевым. Как раз в пору окончания работы над «Словом», в 1952 г., в нью-йоркском издательстве им. Чехова вышел подготовленный Г. П. Струве сборник «Неизданный Гумилев», в котором особое место занимает неоконченная повесть «Веселые братья». В ней шутливо обыгрывается проблема подлинности «Слова»: «Возьмем, к примеру, "Слово о полку Игореве": кто его сочинил, певец древний? Оно-то и правда что певец, да только не древний, а Семен Салазкин, сын купеческий, что всего полтораста лет тому назад жил. Мальчиком он убежал из дому, да так и жил, под крышу не заходя, то на Волге бурлачил, то на Дону траву косил, а зимой в Сибири бил куницу да соболя. И все песни пел, такие все забавные да унылые (?), сам придумывал. Один барин хотел его даже в столицу везти, в Академию представить, едва он убежать мог. Встретили его братья. Зря, говорят, болтаешься, к делу тебя приставить надо. Приставили к нему человека, чтобы ходил за ним, летописи старые ему читал, да, что он сочиняет, записывал. Через год "Слово" и готово. Длиннее оно должно было быть, да только Сеню медведь задавил (?), на спор с одним топором пошел против зверя. Переписали наши-то уставом да и всучили через разных людей господину Бобрищеву-Пушкину, а там история известная»1.
В четвертой части «Предисловия» обращается Набоков к «Задон-щине», само появление которой служит, по убеждению Набокова, лучшим свидетельством существования в древности текста «Слова». Пятая и последняя часть «Предисловия» Набокова посвящена обоснованию принципов собственного перевода, о чем уже было сказано выше. Набоков вносит свою лепту в исследование «Слова», которое, как и эпос западноевропейских стран, нуждается в разного рода комментариях. Одно из первых мест здесь занимает вектор генеалогический — кто есть кто, кто кем приходится друг другу, что — родственно — связывает и, наоборот, отталкивает князей одного от другого. Игнорировать родственный фактор при оценке любых явлений, событий, отношений в феодальном обществе, каковым было удельное устройство Древней Руси, невозможно, это создавало бы искаженную картину рассматриваемого литературного памятника.
Набоков со свойственной ему точностью и с возможной полнотой, опираясь на схему, приложенную к русскому изданию «Слова» 1950 года и привлекая зарубежные источники, составляет свое родословие князей, необходимое для понимания текста. Он делает некоторые дополнения к указанной схеме, называет имена не только двоюродных и троюродных братьев Игоря (в частности, Святослав Киевский оказывается двоюродным братом новгород-северского Игоря), но и других действующих лиц «Слова». Так, выясняется, что Владимир, старший сын Игоря от первого брака, родился в 1173 году и в начале похода был двенадцатилетним мальчиком. Набоков приводит в родословии опущенные в русской схеме имена княгинь, сестер прадеда Игоря Святослава (ум. 1076), указывает на их брачные союзы с царствующими домами Европы — Анны, жены Генриха I , короля Франции, Анастасии, жены венгерского короля Андраша, Елизаветы, жены норвежского короля Гаральда и т. д.
В русской схеме старшим показан брат прадеда Святослава Владимир, между тем он племянник, сын младшего брата этого Святослава. Перенос этой ветви рода в другую часть схемы, сделанный Набоковым, существенно меняет всю картину движения князей «со стола на стол», схему княжения по городам и весям в Киевской Руси. (См. приложение к публикации, где схема-чертеж переведена в схему-таблицу по так называемой «долгоруковской» системе, традиционной для русской генеалогии и удобной для практического использования).
В последних строках комментария к своему Предисловию к «Слову о полку Игореве» Набоков выражает пожелание об уничтожении своего первого стихотворного перевода, пожелание, которое, как мы надеемся, никогда не будет выполнено, и для потомства сохранится этот первый набоковский подступ к непревзойденному памятнику русской словесности, начало того труда, за который Россия должна отдать земной поклон его исполнителю, как то грезилось ему, когда он завершил свой труд вдали от родины, на «другом берегу».
Комментарий Набокова к самому тексту, как правило, ясно и кратко излагает суть суждений относительно того или иного места в тексте «Слова», основываясь при этом на материале, который был накоплен к тому времени и нашел отражение в издании 1950 года, использованном писателем.
Особое внимание уделяет Набоков, следуя в том за Пушкиным, уточнению степени родства героев между собою и, в первую очередь, по отношению к главному герою — князю Игорю. Так, при первом упоминании Ярослава I Мудрого, Набоков указывает, что он приходится прапрадедом Игорю и т. д. Уточнения касаются топографических и географических составляющих как самого текста «Слова», так и сведений о тех лицах, которые введены в комментарий. К примеру, говоря о Данииле Заточнике, Набоков уточняет не только его родину — Перея-славль, но и место изгнания: «Известно, что он был сослан на берег далекого озера в районе Олонца». Иногда напряженное внимание к географическим координатам в «Слове», их фиксация по характеру и числу упоминаний, своеобразная статистическая их обработка, позволяет вдруг комментатору высказывать в связи со сделанными наблюдениями гипотезы, вроде той, которая касается происхождения автора «Слова»: «Столь часто наш бард обращается к Суле, что невольно думаешь, что сам он мог быть родом из этих мест, к примеру, из Переяславля».
Совершенно набоковским в комментарии оказывается интерпретация метафор, эпитетов и других выразительных средств, использованных автором «Слова». Так, говоря о выражении «синий Дон», Набоков указывает не только на «клише фольклорной элоквенции», но и на то, что эпитет «синий» «не является — уже не является — цветовым эпитетом в строгом визуальном смысле, а потому его не должно путать с лиловатыми отсветами синих молний или с темным аметистом синего вина», усматриваемыми в других местах «Слова».
Во всех случаях, когда Набокову видится основание к тому, он указывает на близость текстов «Слова» и макферсоновского «Оссиана». В связи с этим он указывает и на связь тех или иных образов и словосочетаний у Пушкина с поэмой Макферсона, начиная со знаменитых начальных строк первой песни «Руслана и Людмилы»:
Дела давно минувших дней, Преданья старины глубокой.
Набоков считает, что эти слова Пушкин «позаимствовал» из французского переложения «Оссиана», а не из «Слова», которое в юности не знал еще так хорошо, как будет знать позднее.
Набоковым впервые проведено столь глубокое сопоставление оссиановского текста со «Словом». В каких-то случаях сопоставления могут представляться случайными, обусловленными природой творчества, общей для всех времен и народов. Большинство же примеров свидетельствует о коренном, преодолевшем пространство и время, родстве текста «Слова» с древнейшими сагами, использованными Мак-ферсоном. Что же касается возможности подобной мистификации, выполненной на русской почве, то в отношении этого Набоков, как мы видели, высказался вполне однозначно. Писатель как бы дает понять читателю, что только он один, если бы родился на сто пятьдесят лет раньше, был бы способен совершить подобное. Теперь же Набокову остается, комментируя текст «Слова», применять свои таланты двуязычного автора, поэта и ученого, умеющего разгадывать то, что не далось другим.
1 Н.С. Гумилев. Сочинения в трех томах. Т. 3. Вашингтон, 1966. С. 380.
1-2-3-4-5-6