Ярославна и древнерусское язычество
1-2
В галерее женских образов, созданных литературой Древней Руси, жена новгород-северского князя — Ярославна бесспорно занимает видное место. Значение этого образа определяется не только тем, что он лиричен и женствен, глубоко человечен и жизненно правдив. Большие человеческие чувства, тонко подмеченные и умело запечатленные автором «Слова», выдержали испытание временем. Пройдя через века, трагическая судьба Ярославны волнует современного читателя.
В настоящее время историки и литературоведы не располагают достоверными данными о жене Игоря Святославича. Это исключает возможность провести сравнительный анализ сведений о Ярославне по нескольким источникам. Искусство древней Руси не знало вымышленного героя1, и Ярославна — это историческое лицо, но вместе с тем, она — художественный образ, созданный автором «Слова».
Задача настоящей статьи заключается в том, чтобы выявить и попытаться объяснить языческие мотивы, запечатленные автором в образе своей героини.
Можно легко установить, что по своему характеру «плач» Ярославны в основной своей части (три абзаца из четырех) является типичным языческим заговором. Структура «плача» повторяет обычную четырехчастную форму заговора, сохранившуюся до XX в., — обращение к высшим силам, прославление их могущества, конкретная просьба и заключение. Большое количество заговоров, записанных в XIX в., еще сохранили обращения к солнцу, месяцу, звездам, заре, ветрам, огню, молнии и другим силам природы2.
Начало заговора произносилось «зычным» голосом. Характерно, что первый абзац «плача» Ярославны автор начинает со сравнения ее голоса с кукованием кукушки, которое далеко разносится по лесу. «На Дунаи Ярославнынъ гласъ ся слышить, зегзицею незнаема рано кычит»3. Свое заклинание Ярославна, подобно кукушке, начинала громким голосом, который слышен на Дунае. Конец заговора обычно произносился шепотом. Автор также заставляет свою героиню перейти от громкого причитания к плачу и приговариванию.
Христианство, как писал Ф. Энгельс, «...было... наиболее общим синтезом и наиболее общей санкцией существующего феодального строя»4. Совершенно естественно, что с точки зрения писателя-христианина XI—XIII вв., христолюбие, верность православной церкви были основными качествами как представителей феодальных верхов, так и жителей сел и городов. Огромную роль в укреплении и распространении христианской идеологии играло искусство. До наших дней дошли десятки проповедей, посланий, поучений и других написанных с большим подъемом произведений, призывающих паству укрепиться в истинной вере.
В этом чрезвычайно остром и злободневном для своего времени вопросе автор «Слова о полку Игореве» придерживался далеко не ортодоксальной точки зрения.
В минуту смертельной опасности человеку свойственно вспоминать самое дорогое, самое близкое. В трагический момент, когда половецкие орды вторглись в русские земли, неся смерть и разорение, Ярославна не вспоминает о христианском боге, всемогущем и всепрощающем, как изображают его христианские проповедники. Не к небесной заступнице богоматери обращает она свои мольбы, не к Христу взывает она о помощи.
Интересно сравнить, как в аналогичных обстоятельствах думал, согласно утверждению автора Ипатьевской летописи, Игорь Святославич.
Можно представить, что должен был переживать Игорь в последние минуты трагического для русских войск боя на берегу реки Каялы! В обстановке полного разгрома, среди убитых и искалеченных людей, раненый князь считает, что все происшедшее с ним и его дружиной — это наказание за грехи перед господом богом5. А его жена просит помощи и защиты у ветров — Стрибожьих внуков, у могучей реки — Днепра Славутича, и, наконец, у главного божества восточных славян — светлого и трижды светлого Солнца.
Такое языческое заклинание, обращенное к ветрам, реке Днепру и Солнцу, не может рассматриваться, как простой художественный прием, как использование старой формы, уже потерявшей содержание. Хорошо известно, что писатели XVIII и XIX вв. широко использовали образы богов языческой Эллады, но никто на этом основании не может утверждать, что они действительно верили в этих богов. В XVIII—XIX вв. это был только художественный прием.
Но в XII в. обращение к языческим богам не могло быть простым художественным приемом, а отражало реальные верования людей своей эпохи. Чтобы подтвердить это, необходимо хотя бы в общих чертах представить совокупность религиозных и художественных взглядов русского общества XII в.
Так называемое крещение Руси в 988 г. не могло превратить языческую страну в христианское государство. Практически это было только официальное провозглашение христианства господствующей религией и запрещение языческих культов. Процесс христианизации миллионных масс разноплеменного населения огромной страны затянулся на долгие годы и протекал далеко не мирно. Христианство распространялось из крупных административных и экономических центров, охватывая сперва русское, затем иноязычное население6.
Православным проповедникам относительно быстро удалось заменить только скромную обрядовую сторону язычества пышным, тщательно разработанным ритуалом церковного богослужения. Принятие христианства было связано с глубокими сдвигами в психологии и мышлении древнерусского человека, т. е. с длительными, сложными и мучительными процессами. Разгромив пантеон языческих богов, разрушив капища и сокрушив идолов, вырубив священные рощи и разогнав жрецов, представители духовенства и светских властей не смогли уничтожить остатки языческих верований своей новокрещенной паствы.
Связанные тысячами нитей с повседневной хозяйственной деятельностью широких народных масс, эти верования оказались чрезвычайно живучими. В ходе борьбы с ними церковь была вынуждена сама уступать язычеству в некоторых отношениях7. В результате сложного взаимодействия поверхностно усвоенного православия с остатками язычества появилось совершенно оригинальное синкретическое мироощущение, которое современники удачно называли «двоеверием».
1 См.: Д. С. Лихачев. Человек в литературе древней Руси. Изд. АН СССР, М. — Л., 1958, стр. 66.
2 См.: Л. Майков. Великорусские заклинания. СПб., 1869; И. П. Сахаров. Сказания русского народа. Русское народное чернокнижие. СПб., 1885 (заговоры — стр. 37—74); П. Ефименко. Сборник малороссийских заклинаний. М., 1874; Н. Ф. Сумцов. Очерки истории южнорусских апокрифических сказаний и песен. — Киевская старина, 1887, т. XVIII, июнь и июль, стр. 215—268; т. XIX, сентябрь (продолжение), стр. 1—55; т. XIX, ноябрь (окончание), стр. 401—455; И. Щуров. Знахарство на Руси. — Чтения в ОИДР, М., 1867, кн. 4, октябрь — декабрь, стр. 143—174; П. С. Ефименко. Народная словесность. — Известия имп. Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии — Труды Этнографического отдела, кн. V, вып. II, ч. 2, М., 1878, гл. VII «Заклинания, наговоры, обереги», стр. 139—222.
3 «Слово о полку Игореве». Библиотека поэта, Малая серия, изд. 3-е, вступительная статья, подготовка текста и примечания Д. С. Лихачева, Л., 1955, стр. 52.
4 Ф. Энгельс. Крестьянская война в Германии. М., 1952, стр. 34.
5 См.: Ипатьевская летопись, под 1185 г. — ПСРЛ, т. II, СПб., 1843, стр. 131.
6 См.: Е. Голубинский. История русской церкви, т. I, первая половина тома. М., 1901, глава II «Крещение св. Владимиром всей Руси и совершенное утверждение христианства на Руси при его преемниках», стр. 105—256. Необходимо отметить, что под христианством в данной статье имеется в виду не христианское учение, как совокупность определенных религиозных догм, а церковно-христианская практика XII в.
7 Библиография работ, посвященных изучению русского язычества и «двоеверия», довольно обширна. С учетом мелких статей и отдельных высказываний можно указать около сотни названий. Из советских исследователей этой темой занимались А. В. Арциховский, Н. Н. Воронин, Б. Д. Греков, Ф. Д. Гуревич, В. П. Довженок, Д. А. Казачкова, В. Л. Комарович, Н. Ф. Лавров, Д. С. Лихачев, В. В. Мавродин, Н. В. Малицкий, Б. А. Рыбаков, В. В. Седов и др.
1-2
Предыдущая глава