Вот уже готские красные девы запели на берегу синего моря, звеня русским золотом: воспевают время Бусово, лелеют месть за Шарукана. А мы уже, дружина, невеселы".
Тогда великий Святослав изронил золотое слово, со слезами смешанное, и сказал: "О дети мои, Игорь и Всеволод! Рано начали вы Половецкой земле мечами обиду творить, а себе славы искать. Но без чести для себя вы одолели, без чести для себя кровь поганую пролили. Ваши храбрые сердца из крепкого булата скованы и в отваге закалены. Что же сотворили вы моей серебряной седине? А уж не вижу власти сильного, и богатого, и обильного воинами брата моего Ярослава, с черниговскими боярами, с воеводами, и с татранами, и с шельбирами, и с топчаками, и с ревугами, и с ольберами. Они ведь без щитов, с засапожными ножами, кликом полки побеждают, звоня в прадедовскую славу. Но сказали вы: "Помужествуем сами: прошлую славу себе похитим, а будущую сами поделим". А разве дивно, братья, старому помолодеть? Если сокол в линьке бывает, то высоко птиц взбивает, не даст гнезда своего в обиду. Но вот зло - князья мне не подмога: худо времена обернулись. Вот у Римова кричат под саблями половецкими, а Владимир под ранами. Горе и тоска сыну Глебову!"
Великий князь Всеволод! Не думаешь ли ты прилететь издалека отчий золотой престол поблюсти? Ты ведь можешь Волгу вёслами расплескать, а Дон шлемами вычерпать! Если бы ты был здесь, то была бы раба по ногате, а раб по резане. Ты ведь можешь посуху живыми шереширами стрелять - удалыми сынами Глебовыми.
Ты, буйный Рюрик, и Давыд! Не ваши ли воины злачёными шлемами в крови плавали? |