О слове «папорзи» в «Слове о полку Игореве»
Ю.М. Лотман
Среди неясных мест текста «Слова о полку Игореве» единого толкования до сих пор не получило обращение к князьям Роману и Мстиславу: «Суть бо у ваю железныи папорзи под шеломы латиньскимы». Первые публикаторы «Слова» перевели его: «У вас латы железные под шлемами латинскими»1. В дальнейшем, исходя из этого толкования, Ф. И. Буслаев попытался искусственно образовать слово «паперси». Более убедительным кажется указание акад. В. Н. Перетца на встречающееся в памятниках слово «поперсьци» в значении «панцырь». Это чтение принято в издании «Слова» в Большой серии «Библиотеки поэта», где к тексту перевода акад. А. С. Орлова делается поправка: «Ведь у вас железные панцыри (защитники) под шлемами латинскими»2. А. Югов, не объясняя причины, меняет «нагрудный панцырь» акад. В. Н. Перетца на «оплечья железные»3.
Акад. А. С. Орлов в книге «Слово о полку Игореве» (Изд. АН СССР, М. — Л., 1946) предложил другое толкование: слово «папорзи» он заменил через «паропци» или «паробци» и перевел как «железные молодцы под шлемами латинскими». Это толкование принято Д. С. Лихачевым4.
Таким образом, налицо две наиболее признанные конъектуры: «папорзи» объясняется как «поперсьци» и как «паропци». Однако принятие каждого из них сопряжено с известными затруднениями как формального, так и смыслового характера.
Содержащееся в обоих известных нам текстах «Слова» (издание 1800 г. и екатерининская копия) слово «папорзи» — явная ошибка переписчика. Следовательно, любая конъектура должна быть не только удовлетворительной в смысловом отношении, но и объяснимой палеографически.
В первом случае следует предположить, что переписчик, заменив «поперсьци» словом «папорзи», не только спутал начертания «а» — «о», «о» — «е», но и заменил по непонятным причинам сочетание «сьц» буквой «з». Во втором случае эта сторона дела обстоит благополучнее: своеобразная графическая метатеза, замена «роп» через «пор», представляет вполне возможную ошибку переписчика. Значительно труднее объяснить путаницу начертаний знаков «з» и «ц», весьма далеких в графическом отношении в период, которым предположительно датируется утраченная рукопись «Слова».
Известные возражения вызывает и смысловая сторона дела. Из двух различных толкований первое более соответствует характеру образной системы «Слова», одна из специфических черт которой состоит в том, что употребление того или иного слова в качестве поэтического символа не снимает также конкретности и точности употребления его в прямом значении. Этот устойчивый прием приводит к тому, что большинство развернутых метафор «Слова», выражая то или иное отвлеченное понятие, одновременно дает в своем первичном значении весьма точную картину быта: военного, охотничьего и т. д. В данном случае, если принять первое толкование, одно слово, в первичном значении обозначая деталь вооружения («шлем»), соотносится с равнозначным по смысловому ряду термином («панцырь») (такое чтение хорошо объясняется и эпитетом «железный»); — а оба они вместе выступают во вторичном значении как символическое выражение мужества князей.
Однако подобное чтение встречает и затруднения. При характерной для автора «Слова» профессиональной точности в описании деталей воинского снаряжения остается непонятной натянутая формула «панцыри под шлемами». Это психологически объясняет не оправданное никакими иными соображениями стремление А. Югова ввести в текст «оплечья железные».
Второе чтение представляет еще бо?льшие трудности, поскольку выражение «железный паробци под шеломы латиньскыми» дает смешение метафорического («железные паробци») и прямого («латиньские шеломы») словоупотребления и не создает выдержанного образа.
Указанные трудности, как нам кажется, отпадут, если принять другое чтение спорного слова. В памятниках встречается слово «павороза», объясняемое И. И. Срезневским как «привязка, петля для привязывания предмета к руке»: «Бе бо у него топор с паворозою в руце» (Сузд. л. 6724 — по Академическому списку)5. И. И. Срезневский дает также и неполногласную форму — «павраз», поясняя, что она «жива и доселе в западнославянских наречиях, не только северных, но и южных: в хорутанском со значением „веревка“, в хорватском со значением „веревочной или проволочной рукоятки у сосуда“». В значении «веревка», «завязка» это слово известно в польском языке (powr?z). С этим, вероятно, связана встречающаяся в памятниках форма «поворуза»6.
Однако памятники дают и другое, весьма интересное для нас значение этого слова — «тесемка при головном уборе»: «Пропало у него Сенки три нашивки женских красных да паворозы от головодца»7. Если вспомнить начертание квадратного «В» в полууставе, то факт случайной замены его буквой «п» не вызовет никакого удивления. Получившееся таким образом начертание «папорозы» утратило смысл, и пропуск в дальнейшем одного «о» в непонятном слове представляется возможным.
Вполне вероятно и другое объяснение. А. И. Соболевский, указывая, что «великорусские говоры вообще склонны к опущению в середине слов неударных гласных»8, приводит примеры исчезновения в неударном положении одного из гласных компонентов полногласного сочетания: «скорлупа» (из «скоролупа») и «горностай», кстати, встречающийся в тексте «Слова». Возможно, что этим и следует объяснить превращение «паворозы» в «паворзы». Последнее тем более вероятно, что мы располагаем фактом аналогичного пропуска другого «о» в том же слове. Памятник XVII в., не учтенный в древнерусских словарях (в том числе и в картотеке словаря древнерусского языка Института языкознания АН СССР), упоминает «паврозы тканые золота серебром»9.
Таким образом, палеографический анализ и факты из истории языка подкрепляют вероятность предлагаемой нами конъектуры. В таком употреблении слово «паворозы» должно означать чешуйчатый ремешок, прикрепляющий шлем к подбородку. Это хорошо объясняет, почему «железные паворозы» (или «паворзы») оказались под «шеломами латинскими». Подобное, весьма точное, описание снаряжения воина XII в. имело и другой обобщенно-символический смысл. Памятники дают нам упоминание разных паворозов. «А принес к ней паворозы шелковые»10; «Да приданного дает за нею... ошивка низанная жемчугом... сетка золото с серебром, паворозы алой шолк с серебром... сетка золото с серебром с паворозы»11.
«Железные паворозы» — это одновременно и логическое определение, характеризующее материал, из которого изготовлен предмет вооружения, и художественный эпитет, входящий в образную характеристику Романа и Мстислава.
Именно к этому обобщенному образу князей-воинов относится фраза: «Теми тресну земля и многы страны — хинова, литва, ятвязи, деремела и половци сулици своя повръгоша, а главы своя подклониша под тыи мечи харалужныи».
Предполагаемое толкование подкрепляется данными из истории русского и европейского оружия. «Шелом» русских воинов XII в. крепился на голове следующим образом: сбоку и сзади к нижнему краю шлема прикреплялась сетка из железных колец. Застегиваясь специальными крючками под подбородком, она защищала шею и часть лица воина и в какой-то степени удерживала шлем от падения при ударах. Последнее было особенно важно и требовало дополнительных мер. Шлем русских воинов имел с внутренней стороны матерчатый «подбой», к которому и крепились паворозы. «Чтобы шишак труднее было сбить с головы, с внутренней стороны прикреплялись завязки, обычно шелковые, завязывавшиеся под подбородком»12. Западноевропейские, «латинские» шлемы XII в. имели в этом отношении отличия. В XII в. в Западной Европе еще не вошел в употребление распространившийся через сто лет цилиндрический шлем, закрывающий лицо, — употреблялись так называемые нормандские шлемы конической формы. «Они одевались сверх капюшона (camail) и прикреплялись при помощи ремешка под подбородком»13. Поскольку «camail» — капюшон из кожи или кольчатой железной сетки с отверстием для лица — одевался под шлем, тесемка, закрепляющая последний, оказывалась не под кольчужной защитой, как это было у русских воинов, а снаружи. Оказываясь легко уязвимой, она уже не могла изготовляться из легкой шелковой ткани, к чему привыкли на Руси: латинские паворозы были ременными и часто укреплялись железными пластинками. Это и привлекло внимание автора «Слова», как всегда использовавшего для символического образа точную систему реалий.
1 Ироическая песнь о походе на половцев удельного князя Новагорода-Северского Игоря Святославича. М., 1800, стр. 31—32.
2 Слово о полку Игореве. Л., 1952 (Библиотека поэта, Большая серия), стр. 73.
3 Слово о полку Игореве. Перевод и комментарии А. Югова. Изд. «Советский писатель», 1945, стр. 83.
4 См.: Слово о полку Игореве. Под ред. В. П. Адриановой-Перетц. Изд. АН СССР, М. — Л., 1950 (сер. «Литературные памятники»), стр. 67 и 93, обоснование — стр. 446; Слово о полку Игореве. Л., Изд. «Советский писатель», 1949 (Библиотека поэта, Малая серия, второе издание), стр. 103 и 194.
5 Срезневский, Материалы, т. II, стлб. 856.
6 Там же, стлб. 1003.
7 Кунгурские акты XVII в. Изд. А. Г. Кузнецова. СПб., 1888, стр. 10. Пример заимствован из картотеки словаря древнерусского языка Института языкознания АН СССР.
8 А. И. Соболевский. Лекции по истории русского языка, изд. 4. М., 1907, стр. 98.
9 Черты нравов из русского быта XVII века. Сообщ. А. И. Соколов. Прилож. IV к в. 83 ПДПИ, стр. 22.
11 Известия Тамбовской ученой архивной комиссии, в. XXI, Прилож., стр. 71.
12 М. М. Денисова, М. Э. Портнов, Е. Н. Денисов. Русское оружие. Краткий определитель русского боевого оружия XI—XIX веков. М., 1953, стр. 54.
13 Viollet-le-Duc. Dictionnaire raisonne du mobilier francais. Paris, 1874, vol. V, стр. 266.