Противупоставление реки Донца
Одно из крайне темных мест текста Слова о п. И. есть противупоставление реки Донца реке Стугне. Донец принял ласково Игоря во время его бегства, постилал ему зеленую траву на серебряных берегах, одевал его теплыми мглами, стерег гоголем на воде, чайцами на струях. Не так поступила река Стугна: «Не тако ли рече, река Стугна, худу струю имея, пожръши чужи ручьи и стругы ростре на кусту, оуношу князю Ростиславу затвори Днепрь темне березе». Я не имею в виду объяснить все это темное место, а обращу пока внимание на слова: «и стругы ростре на кусту», подвергшиеся разным объяснениям. Тихонравов полагал, что слова «стругы ростре на кусту» означают, что Стугна к устью (растертая) расширенная затворила Днепр молодому князю. Слово «стругы» он объяснял как «волны», сближая это слово с текстами: «возьмут реки стругы своя» и «стругы бо стезя нарече». Слово «кусту» он понимал как устье Стугны. Срезневский в своих Материалах высказал намерение понимать дело так, что Стугна «затерла стругы (т. е. лодки) по кустам», так как слову «ростре» придавал смысл «затереть». Однако ни то, ни другое объяснение не удовлетворило многих и обычное ходячее понимание этого места сводится к тому, что «стругы» понимаются как «струи» или «волны», а под словами «к усту» почти все единогласно понимают «кусты».
Принимая во внимание, что «струг» означает также лодку, ладью, можно усомниться в том, что слово «стругы» означает «струи» или волны. Во-первых, потому, что в Слове о п. И. струи речные упоминаются не один, а три раза, причем сама река Стугна, о которой идет речь, описывается, как «худу струю имея». Или же струи являются серебряными: «Уже бо Сула не течеть серебряными струями ко граду Переяславлю», или еще: «Донец... стрежаше (Игоря) чайцами на струях». Во всех этих случаях переписчики оригинала Слова читали: «струю, струях, струями», и едва ли могли ошибочно прочесть это слово еще один раз и написать «стругы», чтобы подать повод к недоразумениям, и это тем более, что слово стругы прихо дится почти буквально двумя строчками ниже слов: «худу струю имея». Козловский для более палеографического понимания этого места соединил слова «и стругы» в одно слово «истругы», как встречается в разных рукописях, «испросу» вм. «спросу», «изря» вм. зря, в говорах и т. п. и прибавил: «иструга» равняется простому «струга», струя, волна. Такое насильственное обращение с текстом требует нового пересмотра вопроса, тем более, что слово «стругы», в значении «ладьи», представляло для моего комментария предмет материальной культуры, наряду с насадом и кораблем, упоминаемым в Слове о п. И. К тому же и слову «ростре» посчастливилось не больше, чем слову «стругы», а было изменено в «простре» для получения какого-нибудь смысла при понимании слова «стругы» как струи. Козловский так исправил текст: «Стугна река (сама), имея мало воды (но) поглотив чужие ручьи, простерла свои волны по (прибрежному) кустарнику, и (таким образом) затворила Днепр (—заградила доступ к Днепру) юному князю Ростиславу». Вместо «ростре» Козловский вслед за В. Ф. Миллером читал «простре», предположив лигатуру из трех букв, которую неопытный чтец прочел как лигатуру из двух букв и прочел вместо простре — ростре. Но такое чтение еще более усложняет дело новым предположением. Притом летописный рассказ об этом событии прямо требует удержания обычного смысла слова «стругы» в значении ладьи. Русское войско, потерпевшее поражение от половцев, бежало и направилось в брод через реку Стугну «бе бо наводнилася вельми тогда». Владимир Мономах с юным Ростиславом «прибегоша к реце Стугне и вбреде Володимер с Ростиславом. Нача утопат Ростислав перед очима Володимирима, и хоте похватити брата своего и мало не утопе сам, и утопе Ростислав, сын Всеволожь. Владимир перебред реку с малою дружиною... и перешед на ту сторону Днепра, плакася по брате своем». Хотя в Печерском Патерике и говорится, что «Владимир прееха pекy молитвы ради святых и благословения», а Ростислав утопе со ВСЕМИ своими вои»..., но летописный рассказ более достоверен, так как если бы войско и князья имели в своем распоряжении лодки для переправы, то спаслись бы, но, очевидно, Ростислав утонул, идя в брод. В Слове о п. И. прямо сказано, что Стугна что-то сделала со «стругами» и тем затворила юному князю Днепр. Очевидно, что в словах «стругы ростре на кусту» заключается объяснение того, что сделала Стугна со стругами, или ладьями, лишив князей и войско перевозочных средств и заставив их идти в брод. Срезневский понял дело так, что Стугна растерла струги или ладьи по кустам, т. е., повидимому, побросала их в кусты но он не мог нигде больше указать никакой параллели к слову «ростре» и производил его от «рострети», «ростру». Такое понимание дела все же сохраняет за словом стругы обычный смысл ладьи и идет навстречу летописному тексту, в котором войско спасается в брод за неимением лодок, разбросанных по кустам. Мне кажется, однако, что можно еще ближе подойти к правильному пониманию этого места, если принять в соображение, что слова «на кусту» двоятся в своем значении. Уже Тихонравов понимал дело так, что Стугна наводнившись расширилась к устью, и, повидимому, он был прав, когда слово «кусту» понимал как «расширилась к устью». Немногого недостает, чтобы сделать более ясным всю фразу. Приняв в соображение, что буквы Н и П чрезвычайно близки по своему написанию в палеографии XVI века, можно предположить, что чтецы рукописи Слова ошиблись только в правильном чтении одной буквы и фраза «стругы ростре на кусту» может быть прочтена более легко как «стругы рострепа к усту» (т. е. к устью). Таким образом Стугна. пожравши чужие ручьи, т. е. наводнившись, растрепала ладьи к устью и лишила русское войско возможности иметь средства для перевозки, вследствие чего оно бежало в брод. Такое чтение темной фразы лишено, во-первых, сложных предположений, насилующих текст, а во-вторых, устанавливает внутреннюю логическую связь между Словом и летописью, поясняя почему князья и войско шли в брод. Конечно, надо сказать, что такое чтение этой темной фразы пока еще должно считаться в достаточной мере проблематичным, во-первых, потому, что до сих пор в литературных памятниках не встречено слово «растрепати», но оно так просто и так родственно другим, нигде еще не встреченным, кроме Слова, глаголам «притрепати» или «потрепати», что становится в один ряд глаголов, встречаемых только пока в Слове о п. И.
Я сказал, что не могу объяснить всего эпизода, но должен указать, что слова, заканчивающие собою описание всего события, именно: «затвори Днепрь темне березе» не могут быть, повидимому, разделены на две части, и что Пушкинская и Екатерининская копии верно соединяют слова «затвори Днепрь» со словами «темне березе». Дело в том, что тело князя Ростислава было найдено в Стугне и привезено в Киев, где и было оплакано матерью его, как сказано в летописи: «Ростислава же искавше и обретоша и в реце и вземше и принесоша к Кыеву. И плакася по немъ мати его i вси людие»... Таким образом, картина оплакивания матерью сына у темного берега представляет в Слове противоречие с летописным рассказом. Этого противоречия не было бы в том случае, если бы тело Ростислава было доставлено в Киев Днепром. Здесь, на берегу у Днепра могла встретить тело сына мать и оплакать его.