К акцентной реконструкции «Слова о полку Игореве». Страница 5
1-2-3-4-5
Случайный характер носят изменение места ударения (т? было — то бы?ло), а также непонятные для меня пропуски вполне достоверных акцентов (а? ты — а ты). В одном случае я согласился бы с поправкой (п?дъ ?блакы? — п?дъ облакы), поскольку второе обозначение точнее выражает принцип акцентовки клитических групп, а факультативное ударение основного слова (здесь творит. падеж множ. числа ?блакы?) мы условились не обозначать специальным знаком ударения.
В целом у Дж. Хани обнаруживается около 3 % всякого рода исправлений и поправок к моей реконструкции, всего 80 на 2121 ударение в тексте «Слова о полку Игореве». Это, конечно, не дает оснований признать поправки существенными, изменяющими реконструкцию. Вдобавок, как выясняется, многие поправки либо не обоснованы, либо выражают предпочтение автора одного из возможных в древнерусских рукописях ударения, которое и было указано как факультативно возможное. Но против чего приходится возражать — это против нарушения принципа цельности реконструкции и против ничем не оправдываемых, не подтвержденных источниками «новых» акцентовок, вводимых в научный оборот. Это даже вредно, поскольку способно дискредитировать идею акцентной и стиховедческой реконструкции «Слова о полку Игореве». Всякое колебание, как и обилие вариантов, наталкивает на мысль о случайности выбора вариантов или несостоятельности акцентной реконструкции вообще. Между тем это не так. Многие акцентологи за последнее столетие провели огромную работу по собиранию, приведению в порядок, систематизации и объяснению древнеславянского и древнерусского ударения, и сегодня мы уже во всеоружии можем приступить к столь ответственной работе, как реконструкция ритмической основы выдающегося памятника древнерусской литературы.
В заключение несколько общих слов.
Сравнительно-историческое языкознание занималось — очень напряженно и весьма успешно — реконструкцией языковых единиц, начиная с морфемы (которую оно и «открыло» как объект лингвистического изучения), а затем и глубже и шире, постепенно распространяя свое внимание на слово, потом — на словосочетание, еще позже — на фразу и т. д. Структурное языкознание основное внимание обратило на реконструкцию целостных систем — начиная с фонологической системы как наиболее простой для наблюдения и описания, а затем идя дальше в изучении отдельного древнего текста, который достоин реконструкции благодаря своим выдающимся особенностям1. Современное языкознание, как и на прошлых этапах развития науки по-прежнему являясь фундаментальной филологической дисциплиной, нуждается также и в новой постановке все той же, традиционной для научной филологии проблемы реконструкции, но уже на новых основаниях: это должна быть не реконструкция единиц и парадигм, а реконструкция текста, т. е. речь идет «всего лишь» о дальнейшем развитии нашей науки. Но когда мы приступаем к реконструкции древнего текста как звучащей реальности, а не только как объекта текстологического изучения письменного памятника, без помощи лингвиста-историка не обойтись. Лингвисты пришли к необходимости изучать текст много позже историков литературы, но их помощь на современном этапе разработки его совершенно необходима. Это я и хотел показать на примере статьи американского коллеги, который, не понимая специфики лингвистической работы над древним текстом, смешивает разнокачественные и пока еще не соединимые в синтезе аспекты реконструкции древнерусского художественного текста. В создавшихся условиях невнимание к языку памятников или легкомысленное игнорирование связанных с этим проблем кажется опасной роскошью.
1 См.: Матхаузерова С. Древнерусские теории искусства слова. Прага, 1976, с. 57—106.
1-2-3-4-5
Следующая глава