Устные истоки жудожественной системы «Слова». Страница 7
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16
Совершенно прав А. В. Арциховский1, когда пишет в своем исследовании о древнерусском оружии: «В разгаре боя или приступа стрелы сыпались дождем. Это сравнение возникло уже в древней Руси»2. К этому положению мы должны прибавить только следующее: сравнение это возникло не в литературе, а в действительности. В литературу оно пришло из жизни, и устойчивость его поддерживалась устным употреблением, а не литературной традицией. Образ в данном случае породил термин, а термин основывался на образе.
Это родство терминологии и образов мы видим также и в «Слове о полку Игореве». Оно ярко проступает в выражении «Слова» «итти дождю стрeлами съ Дону великого». Здесь обычный только что разобранный нами военный термин «обернут» и превращен в образ. Вместо термина «итти стрелам как дождю» автор говорит наоборот «итти дождю стрeлами» — и этим самым обнажает заключенный в термине образ, лишая его характера термина.
Однако в основном, строя свою образную поэтическую систему, автор «Слова» прибегает не к этому способу. Он пользуется символикой, образами, метонимиями, выработавшимися в действительности, в живой речи, лишь немногими штрихами оживляя их звучание, употребляя их с полною точностью и подчеркивая идейное содержание каждого образа.
***
Целый ряд образов «Слова о полку Игореве» связан с понятием «меч»: «Олегъ мечемъ крамолу коваше»; Святослав Киевский «бяшеть притрепалъ... харалужными мечи» ложь половцев; Игорь и Всеволод «рано еста начала Половецкую землю мечи цвeлити»; «половци... главы своя подклониша подъ тыи мечи харалужныи»; Изяслав Василькович «позвони своими острыми мечи о шеломы литовьскыя», а сам был «притрепанъ литовскыми мечи»; обращаясь к Ярославичам и Всеславичам, автор «Слова» говорит: «Вонзите свои мечи вережени».
Такое обилие в «Слове о полку Игореве» образов, связанных с мечом, не должно вызвать удивления. С мечом в древнерусской жизни был связан целый круг понятий. Меч был прежде всего символом войны. Ср., например, в Новгородской первой летописи: «Что есмы зашли Водь, Лугу, Пльсков, Лотыголу мечемь, того ся всего отступаем» (Новг. I лет., под 1242 г.). Кроме того, «обнажить мечь» означало «открыть военные действия», «напасть». С другой стороны, меч был эмблемой княжеской власти. Это особенно ярко сказалось в рассказе Лаврентьевской летописи о том, как Всеволод Большое Гнездо отправлял в Новгород своего сына Константина: «И да ему отец крест честны и меч, река: се ти буди охраньник и помощник, а меч прещенье и опасенье, аже ныне даю ти пасти люди своя от противных» (Лавр. лет., под 1206 г.). Меч и оружие были вместе с тем и символами независимости («присла... мечь и покорение свое». — Ипат. лет., под 1255 г.; или: «Данилу же королеву ставшу в дому Стекинтове, принесе к нему Лев оружье Стекинтово и брата его, и обличи победу свою». — Ипат. лет., под 1255 г.).
Наконец, меч был символом русского народа (в рассказе «Повести временных лет» о дани, собиравшейся хазарами с русских мечами, и в рассказе об обмене подарками между русским воеводой Претичем и печенежским князем). Меч был священным предметом. На мечах клялись русские при заключении договоров с греками (911 и 944 гг.). Этот культ мечей перешел и в христианскую эпоху. «Мечи тех князей, которые причислялись к святым, — пишет А. В. Арциховский, — сами становились предметами культа. Уже Андрей Боголюбский имел при себе меч Бориса (1137 г.); летопись прямо говорит: «...и поставиша над ним его меч, иже и доныне стоит, видим всеми...». Меч Всеволода до сих пор показывают во Пскове...»3 Меч употреблялся высшими дружинниками и князем. Он был оружием феодальной аристократии по преимуществу. Любопытно, что его не поднимали против смердов. Новгородский князь Глеб поднял на восставших в Новгороде топор, а не меч (1071 г.); топором же расправлялся с восставшими и Ян Вышатич на Белоозере (1071 г.).
Вот почему все образы «Слова», связанные с мечом, полны сложного и глубокого значения, объясняемого многозначностью, смысловою насыщенностью слова «меч».
«Вонзите свои мечи вережени» — призывает русских князей автор «Слова», иначе говоря: прекратите военные действия, в которых вы — обе стороны (и Ярославичи, и Всеславичи) — потерпели поражение. Половцы «главы своя подклониша подъ тыи мечи харалужныи» — и здесь слово «мечи» употреблено во всем богатстве его значений: повержены половцы мечом войны и мечом власти. «Подклонить головы под меч» — означает одновременно и быть ранеными, и быть покоренными.
Но особенно интересно применение слова «меч» во фразе: «Олегъ мечемъ крамолу коваше». Выражения «ковать ложь», «ковать лесть» обычны в древнерусской письменности: «неведый лесть, юже коваше нань Давыд» (Ипат. лет., под 1097 г.); «не преподобно бо есть ковати ков на брата своего»4. Автор «Слова» конкретизирует это выражение тем, что вводит в него понятие меча, которым Олег кует «ложь», «лесть» — «крамолу». В этом гениальном образе ковки крамолы мечом воплотилось то же противопоставление мирного труда войне, что и в обычном для «Слова» образе битвы-жатвы, но с предельным лаконизмом, причем вся богатая семантика слова «меч» вложена в этот образ: Олег злоупотребил своею властью — «мечем», куя им крамолу: он ковал крамолу «мечем» — междоусобной войной; каждый взмах меча Олега как молотом усиливал, «ковал» эту крамолу, укреплял ее; и само употребление священного меча для крамолы выступает как «святотатство». Множество ассоциаций ковки и войны встает в этом образе: крамола раскалена, как железо на наковальне, поле битвы — наковальня (ср. «притрепанъ литовскыми мечи... на кров») и т. д.
Это не означает, что автор «Слова» вложил все эти значения в свой образ, но это значит, что все эти ассоциации имеют силу в этом образе. И вместе с тем автор «Слова» не «выдумал» свой образ. Он в новом гениальном сочетании употребил тот образ, который уже находился в обыденной речи того времени, в символике общественных отношений XII в.
1 Арциховский А. В. Русское оружие X—XIII вв. — Доклады и сообщения Историч. ф-та МГУ, вып. 4. М., 1946, с. 13.
2 Ср. противоположное утверждение А. С. Орлова, считавшего это сравнение «греческой по происхождению формулой» (О некоторых особенностях стиля великорусской исторической беллетристики XVI—XVII вв.). — Изв. ОРЯС. СПб., 1904, кн. 4, с. 367.
3 Арциховский А. В. Русское оружие X—XII вв., с. 10.
4 Паремийное чтение о Борисе и Глебе. — В кн.: Жития Бориса и Глеба. Под ред. Д. И. Абрамовича. Пг., 1916, с. 117.
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16