Слово о полку Игореве. Страница 10

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13

У «вещего» певца, подобно соколу, выхватывающему из стада первую попавшуюся лебедь, первая затронутая пальцем струна гуслей давала тон дальнейшему, живые струны «сами княземъ славу рокотаху». Стихийный лиризм Бояна чуждался всякой плановой постройки. Песнь о Всеславе Полоцком, написанная автором Слова в явное подражание Бояну, представляет этому прямое доказательство. Очень важно, что поэт показывает, как сам Боян скомпановал бы песнь об Игоревом походе. Он начал бы ее или с отрицательного сравнения на фоне широкой картины гонимых бурей птиц:

или — аккордом шума и звона выступающей русской рати:

Определив творчество Бояна, автор Слова остановился перед альтернативой: сложить ли «трудную повeсть» или «пeснь», но не «по замышлению Бояню». Сначала он попробовал создать «трудную повeсть»: «Почнемъ же, братіе, повeсть сію...» При этой попытке он следовал Бояну только в том, что «свивал» «славы оба полы сего времени», т. е. собирался припоминать о прошлом при изложении настоящего. Прошлым автор Слова выбирает времена «старого» Владимира Мономаха, идеального для поэта князя, все время стремившегося погасить междоусобицы, объединить Русскую землю. Возвращение к этому старому времени выдержано на всем протяжении Слова. Изобразив Игоря, так сказать, внутренне приготовившимся к выступлению, упомянув о затмении солнца, приведя обращение Игоря к смутившейся зловещим знамением дружине, автор резко оборвал изложение горячим обращением к Бояну: вот бы ты, вещий, сумел воспеть этот поход!

Этим, собственно, кончается попытка создать «трудную повeсть»; дальше идет «пeснь» об Игоревом походе. В стилевом отношении этот повествовательный отрывок сильно отличается от дальнейшего. Он переполнен выражениями, находящими себе полное соответствие с оборотами воинской повести, переводной и летописной. Риторически отвлеченное «истягну умъ крeпостію своею и поостри сердца своего мужествомъ...» — относится к таким книжным приемам и не повторяется в дальнейшем.

Воспоминание о соловье-Бояне перестраивает поэта. Приведя его возможные зачины, певец Игорева похода начинает произведение как бы с начала, на этот раз в тоне второго предполагаемого Боянова «соловьиного щекота». У автора он звучит так:

Дана картина сбора в поход. Солнечное затмение упоминается вторично. Хотя в дальнейшем будут приводиться «припевки» Бояна, компановаться вставные песни вполне в его духе, все же Слово о полку Игореве нельзя считать песнью, подобною Бояновой. Сто лет, отделяющих песнопения Бояна от Слова о полку Игореве, при быстром поступательном движении русской литературы должны были сказаться на коренном изменении поэтики знаменитой песни.

Автор Слова далек от вольного орлиного полета, волчьего рыскания, гоньбы сокола за лебедями. Его песнь, прежде всего, подчинена строгому плану. В стройной, хотя и сложной композиции, автор Слова с необыкновенным поэтическим мастерством излагает событие 1185 г. в ряде тесно связанных между собою картин-песен. Многие из них кончаются рефренами, «припевками»: «Ищучи себе чти, а князю славe», «О Русская земле, уже за шеломянемь еси»; «Ничить трава жалощами, а древо съ тугою къ земли преклонилось». Рефренов много, причем некоторые повторяются по нескольку раз. Ясно, что сам поэт видел в них «припевки», отделяющие одну поэтическую часть от другой. В песне о Всеславе, сложенной вполне в духе Бояна потому, что она относится именно к тому времени, поэт приводит рефрены самого Бояна. Автор Слова намеренно не придерживается последовательного изложения событий. Перед местами, особенно драматическими, он делает отступление, вводя песни, уводящие, главным образом, в воспоминание о прошлом. В этих, так сказать, интерлюдиях встречаются возвращения к «старому Владимиру». Таких три: первая помещена перед описанием роковой битвы, говорит о жестоких походах Олега «Гориславича», кончается рефреном: «то было въ ты рати и въ ты плъкы, а сицеи рати не слышано»; вторая содержит краткое упоминание — сожаление, что нельзя же «пригвоздити къ горамъ кіевьскымъ» старого Владимира; третья рассказывает о гибели Владимирова брата Ростислава, ее рефрен: «Уныша цвeты жалобою и древо съ тугою къ земли прeклонилось».

Все интерлюдии глубоко эмоциональны, полны высокого лиризма. Среди них обращают особое внимание: песнь о Деве-Обиде, нагоняющей лебедиными крылами паводок печали на Русскую землю; плач русских жен, когда «Карна и Жля» несутся, «смагу мычючи въ пламянe розe», и особенно плач Ярославны. Структура последнего, с ясно разделенными строфами, одинаковыми запевами, поражала внимание поэтов нового времени. Многие из них перелагали только один «плач», придавая ему характер и давая название «романса» (И. Козлов, В. Загорский, Н. Берг).

Другими вводными интерлюдиями являются картины природы, предваряющие и сопутствующие наиболее сильным местам рассказа. Мрачными объятиями встречает природа вступающих в половецкую степь русских: ночь стонет грозою, слышатся крики зверей, зловещего Дива; кровавые зори, черные тучи, завыванье ветров, внуков Стрибога, стон земли, мутное течение рек, тучи пыли предсказывают исход роковой битвы; дятлы стуком путь кажут возвращающемуся Игорю, Донец-река поздравляет освободившегося героя. Проникновенно изложена благодарность князя Игоря Донцу за то, что качал его на волнах, постилал постелью зеленую траву на своих серебряных берегах, одевал теплым туманом, стерег птицами на воде, на струях, на ветрах.

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13

• Лаковые миниатюры
• Слово. Перевод Заболоцкого
• Поэтические вариации М. Волошина
• Фильм "Ошибка князя Игоря"