Слово о полку Игореве. Страница 7
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13
Конечно, сообщение схемы поэтически построенного плана Слова еще не может дать удовлетворяющего представления о композиционном искусстве создателя этого произведения. Попытаемся дополнительно охарактеризовать в общих сначала чертах отношение автора к своей композиции. Автор Слова отличается от других известных нам представителей исторического повествования Киевской Руси не одной высотой, а и культом литературного стиля. Он стилист по преимуществу и при этом не практик только, а теоретик стиля, сознающий его значение и сознательно определяющий свойства его видов. Это явствует из того, что сказу Слова предпослано стилистическое чисто введение, где автор обсуждает вопрос, какой манерой излагать ему свое произведение, по Боянову ли «замышлению», или «по былинамь сего времени». И далее он не только поэтически характеризует стиль Бояна, а дает подражательно самые образцы этого стиля, не цитирует песни Бояна, а часть своей темы облекает напоказ формой Бояновой поэтики. По нашему мнению, все основное содержание Слова изложено особым оригинальным стилем, так сказать — промежуточным между Бояновым и тем, который автор Слова считает соответствующим «былинамь сего времени», т. е. реальности текущих событий. Не решаемся точно определить, что за «реалистический» стиль противополагался Боянову, книжный ли, летописный, хронологический и т. п., но позволяем себе предположить, что не его, как нечто готовое, избрал для себя автор Слова. Изложение Слова почти сплошь символично, реальность событий и их оценка как бы просвечивают сквозь символику, а это сближает стиль автора не с «реалистической» формой повествования, а с «замышлением». С Бояном автора Слова роднит ритмичность и музыкальность речи. Он говорит о песнях и струнах не потому только, что Боян пел с их аккомпанементом, а потому, что сам был полон песенного ритма и речевой музыки. Изложение в Слове не единообразно, его характер меняется соответственно сложному рисунку поэтической композиции. События излагаются не сами по себе, а путем картин и впечатлений, которые не развертываются в естественной последовательности, а пересекаются (например, прошлое с современностью), разрываются (например, сказ — размышлением, воспоминанием), переставляются (вопреки хронологии). Эволюционной форме изложения предпочитаются сдвиги, ожидаемому — неожиданность. Вспомним, например, неожиданное, внезапное видение автором того момента боя, когда Игорь пытается вернуть бегущие войска: «Что ми шумить, что ми звенить давечя рано предъ зорями» и т. д. Общий тон Слова — лирика, но и она не единообразна. Ведь и в любом героическом эпосе есть лирический элемент. Гомеровский певец Демодок в присутствии неузнанного Одиссея запел случайно о его подвигах и злоключениях и вызвал у него слезы, конечно, лирикой своего эпоса. Вот этой героической лирикой окрашено все «героическое» в Слове и особенно те его части, где автор раздумывает о судьбе Русской земли. Но у него есть и другая лирика, нежная, как женские песни, лирика разлуки с «хотию» и «ладой». Она звучит в причитании русских женщин по мужьям, ушедшим в поход на чужбину, и в поминании забытой героем красной Глебовны и особенно в «плаче» Ярославны. Эстетика Слова, естественно, принадлежит к «рыцарскому», «удельному» типу, что обусловлено темой произведения. Но в самом эстетическом типе литературы рыцарской среды XI—XII вв. ощутительны элементы живого «просторечия», не книжно-изысканные, не аристократические, что, например, сказалось в Поучении Мономаха и в его письме к Олегу Черниговскому. Эти чисто национальные элементы, уже присутствовавшие в образной песне Бояна, и в Слове являются существенной принадлежностью стиля. Не одно только рыцарство князей и их кметей поглощает внимание творца Слова, он помнит и о ратаях, земледельцах, мирному труду которых мешала эта удельная воинственность. И вот он углубляет национальность своего художества образами фольклора трудовых масс. Оставаясь постоянно художником, он мыслит как историк, глубоко любящий свою родину, и перипетии ее жизни изображает, то горюя о ее несчастиях и неудачах, то досадуя и гневаясь на ее нестроения, но неизменно прославляя мощь ее народа и героизм ее водителей и защитников. Неустройство отношений между князьями, их разобщенность, повлекшая за собой поражение Игоря и половецкий набег на Русскую окраину, не привели автора Слова к неисходному унынию. Напасти, постигшие Русь, не лишили мужества ее великого князя; в порыве защитить ее от вражеской «обиды» он забыл свои седины, и обидчики, половецкие ханы, уже почувствовали, что их скоро начнут бить в поле половецком. Такая смена настроений сопровождается в Слове разнообразием жанровых форм.
Каждая из приведенных выше тематических частей плана Слова разлагается в свою очередь на законченные строфы, музыкальные по строению, частью наделенные даже повторным припевом, «рефреном» («ищучи себе чти, а князю славы»; «о Руская земля, уже за шеломянемъ еси»; «великая поля чрълеными щиты прегородиша»; «а Игорева храбраго плъку не кресити»; «за землю Рускую, за раны Игоревы, буего Святъславлича»). Стиховой строй народных песен звучит, например, в таком повторе: «Немизе кровави брезе не бологомъ бяхуть посеяни, посеяни костьми Рускихъ сыновъ». Сходство с фольклором сказывается в самом строении метафор Слова, в отрицательном их выражении, например: «не десять соколов пускал Боян на стадо лебедей, но возлагал свои вещие персты на живые струны», или — «не буря соколы занесе чрезъ поля широкая...» Близость к фольклору наблюдается и в постоянстве эпитетов, например: «светлое солнце», «чистое поле», ««сабли каленые», «острые стрелы», «острые мечи», «бръзые комони», «серые влъци» и т. д. Сюда же можно отнести эпитеты «золотой» и «серебряный»: «злат стремень», «златый шелом», «седло злато», «злато слово», «злат стол», «златокованный стол», «терем златоверхий», «се ли створисте моей сребреней седине»; «уже бо Сула не течетъ сребреными струями», «стлавшу ему зелену траву на своихъ сребреныхъ брезехъ». Некоторые эпитеты, современные Слову, неизвестны из других памятников: «синии млънии», «синее вино», «синя мьгла», «мечи харалужные», «копия харалужные»; «изрони жемчюжну душу изъ храбра тела чресъ злато ожерелие». В живой речи и в устной поэзии находят себе источник такие выражения, как: «ни мыслию смыслити, ни думою сдумати». Отношение Слова к устной поэзии, устанавливаемое обычно по сходству его фразеологии и некоторых образов с фольклорными записями, сделанными не ранее XVII—XVIII вв., подлежит уточнению. Среди цитат подобного рода есть, например, несомненно относящиеся к военному быту, к «рыцарской» среде: «копие приломити», «испити шеломомь (Дону)», «звенить слава», «ищучи себе чти, а князю славы», «стоять стязи», «падоша стязи», «въступи Игорь князь въ златъ стремень», «ступаетъ въ златъ стремень», «Русичи великая поля чрьлеными щиты прегородиша», «потопташа поганыя плъкы», «сулици своя повръгоша», «понизите стязи свои, вонзите свои мечи вережени» и др.
Эстетический элемент, свойственный живому языку, отражен Словом в наивысшей степени. Взять, например, точность языка, непререкаемое соответствие изображенного словесно реальной основе, как, например: «О Бояне, соловию стараго времени! абы ты сиа плъкы ущекоталъ...», «щекотъ славий успе, говоръ галичь убуди», «А Половци неготовами дорогами побегоша к Дону Великому: крычатъ телегы полунощы, рци — лебеди роспужени», «орли клектомъ на кости звери зовутъ, лисици брешутъ на чръленые щиты», «Тогда по Руской земли ретко ратаеве кикахуть, нъ часто врани граяхуть, трупиа себе деляче, а галици свою речь говоряхуть, хотять полетети на уедие», «Уже соколома крыльца припешали поганыхъ саблями, а самаю опуташа въ путины железны», «ты бо можеши Волгу веслы раскропити, а Донъ шеломы выльяти», «Коли Игорь соколомъ полете, тогда Влуръ влъкомъ потече, труся собою студеную росу, претръгоста бо своя бръзая комоня».
Но художественная форма Слова не лишена и книжной стихии, книжной литературности. Изысканная конструктивность как всего произведения, так и отдельных его частей, затем — риторизм не свидетельствуют об исключительно фольклорной непосредственности. Например, книжной искусственной фразеологией отличаются такие выражения, как: «вещиа пръсты на живая струны въскладаше», «истягну умъ крепостию своею и поостри сердца своего мужествомъ, наплънився ратнаго духа», «спалъ князю умъ по хоти, и жалость ему знамение заступи искусити Дону Великаго», «храбрая мысль носить вашъ умъ на дело». Надо учесть и то, что не все образы, метафоры и символы Слова принадлежат только стилистике фольклора, некоторые из них находят себя параллели не только в исторических повестях русских летописей, но и в византийско-славянской книжности разных жанров.
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13