Поэтическая полисемия и сфрагида автора в «Слове о полку Игореве». Страница 8
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10
Кому же пел Боян?
Ярославу, Мстиславу, Роману Святославичу.
Этот ряд замечателен сразу несколькими обстоятельствами. Поминая «первых времен усобицы», Боян сразу называет двух князей, сразившихся в 1024 г. в Лиственской битве, но тут же уточняет, что Мстислав прославлялся за свой знаменитый поединок с Редедей, а, очевидно, не за «крамолу» с Ярославом.
Третий князь — молодой Роман Святославич. Между его гибелью (1079) и смертью Мстислава (1036) — четыре десятилетия. Чем же заполнен этот период в «Слове»? Во-первых, упоминанием о припевке Бояна Всеславу, впрочем, весьма двусмысленной. Во-вторых, красноречивым отсутствием припевок «крамольнику» Олегу Святославичу, хотя в «Слове» о нем подробно говорится. В-третьих, не менее красноречиво Автор в начале «Слова» «забывает» об отце Олега и Романа — Святославе Ярославиче. «Забывает», чтобы в конце прямо назвать Бояна «песнетворцем Святослава».
Ниже мы попытаемся объяснить, почему он так поступает, словно приберегая имя Святослава для последней страницы, а пока заметим, что Боян по логике «Слова» связан не с местными черниговскими, а с киевскими князьями, с теми, кого метафорически и впрямь можно назвать «каганами», т. е. государями, а их песнетворцев — «коганя хоти», т. е. «любимцами государей». (Как это делают Деор, Видсид, Низами и другие поэты средневековья).
Но не мог Автор назвать Бояна «Святославовым песнетворцем старого времени Ярославова», потому что это — вне логики: Ярослав умер в 1054 г., а Святослав стал Киевским в 1073 г. Другое дело, если это время — «Ярославово — Олегово», время единства и время усобиц, то время, когда «минули лета Ярославовы — были походы Олеговы».
Мы видим, как вновь и вновь поэтическая стройность «Слова» нарушается воистину загадочным «напарником» Бояна. Каждый раз, доходя до имени Ходыны, мы попадаем в тупик: с одной стороны, текст становится ясным и простым, если мы принимаем Ходыну, с другой — Ходына как напарник Бояна по амебейному пению противоречит современному научному представлению о двуголосом пении, превращает текст «Слова» в цепочку анахронизмов и оксюморонов.
Странно и, вероятно, просто невозможно появление на последней странице «Слова» неизвестного песнетворца еще по одной причине. Автор «Слова» — гениальный художник, отличный психолог и мастер. В его поэме звучит прямая речь Бояна, Игоря, Всеволода, Святослава Киевского, Ярославны, Донца, Гзака и Кончака, но всякий раз голосу героя предшествует косвенное упоминание. Скажем, сначала словно вскользь обронена фраза про «замышления Бояна», потом следует рассказ о Бояне, и только после: «так бы ты, Боян, запел Игорю...» Здесь же, в самом конце «Слова», неизвестный певец безо всякой психологической мотивировки буквально врывается в текст, да еще и как будто «на плечах Бояна».
Как объяснить все это и есть ли выход из подобного текстологического тупика?
Нам представляется, что объяснить это нетрудно, и выход безусловно есть: Ходына — имя самого Автора.
Понимая всю меру ответственности за подобное утверждение, покажем теперь, что это не просто единственно возможное решение трудной текстологической задачи. Если мы будем исходить из контекста средневековой авторской поэзии, то убедимся, что перед нами всего-навсего общее место.
Гипотеза о том, что Ходына — «подпись» творца «Слова», принадлежит одновременно советскому переводчику А. Г. Степанову и американскому писателю, переводчику «Слова» на английский В. В. Набокову. Однако Степанов предложил некоторую правку текста1, и она не была принята специалистами, а догадка Набокова, высказанная им уже после выхода его перевода и комментария «Слова» в тексте англоязычного романа «Бледный огонь»2, вообще не попала в поле зрения филологов, да, пожалуй, и не могла попасть — ведь Набоков подал ее столь по-набоковски, что требуется особый комментарий к его комментарию.
Итак, вновь: Рекъ Боянъ и Ходына...
Нас не должно удивлять ни то, что Ходына говорит вместе с песнетворцем XI в., ни то, что оба называются «Святославовыми песнетворцами», ни то, что «подпись» Автора звучит в третьем лице. Все это — и вполне в духе «Слова», и вписывается в своеобразный канон средневекового авторского мышления, и укладывается в закономерности исторической поэтики средневековья.
Вспомним, что Данте путешествует с Вергилием, а грузинский поэт и царь Арчил II запросто из XVII в. обращается к царю и поэту Теймуразу (начало того же столетия) и одновременно к поэту XII—XIII вв.: «Скажу царю и Руставели»3, что, впрочем, даже по конструкции напоминает: «Сказали Боян и Ходына».
Объединение двух одинаковых имен двух правителей разного времени — для средневековья не редкость. Современник Автора «Слова» великий Низами «на дороге любви» к правителю пишет в «Сокровищнице тайн»:
|
Двух славных поэтов две книги на суд,
И обе печать Бехрамшахов несут4. |
А древнеанглийский поэт Деор, как мы уже видели, называл себя «хеоденингов певцом», но тут же в единственном числе — «любимым господину».
1 Слово о полку Игореве: Поэтические переводы и переложения. М., 1961, с. 363—364.
2 Набоков В. Бледный огонь / Пер. В. Набоковой. Мичиган, 1983, с. 232—233, 299. См. также: The Song of Jgov’s campaign / Translated from old russian by Vladimir Nabokov. New York, 1960. В этом издании, впрочем, отсутствует даже упоминание о Ходыне.
3 Арчил II. Спор Теймураза с Руставели. — В кн.: Поэзия народов СССР IV—XVIII веков. М., 1972, с. 470.
4 Низами. Пять поэм. М., 1946, с. 29.
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10