Лексические и грамматические свидетельства подлинности «Слова о полку Игореве» по старым и новым данным. Страница 10

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26

«Босой волк» «Слова» — оборотень, и как мифологический образ может быть сочтен тотемом (половецко-тюркским у В. А. Гордлевского). Тотемистического характера и «босый волк» псковского фольклора, в котором не могло быть ничего тюркского ни по признаку территориальному, ни в силу исторических условий. В итоге получились два сосуществующие мифологические образа, создавшиеся двумя ничего общего не имеющими путями, в одинаковом внешнем оформлении и сродные внутренне. Выходит, что в русском фольклоре было два «босых волка» — один славянского (восточнославянского) происхождения и другой, перекочевавший с Востока и вышедший из boza?, — половецкого тотема. Как примирить создавшееся противоречие? Не естественнее ли связать «босого» волка «Слова» с общеславянским (и восточнославянским) — bosyj в его исконном значении и понимать его так, как понимал А. А. Потебня, видевший в «босый» слово, имеющее в виду грубую, босую лапу хищного животного — волка¹?

В переделке в «бусый», имеющей место в некоторых изданиях, «босый» не нуждается. Его графика в первом издании и в Екатерининской копии не вызывает сомнений, как не вызывает сомнений и его бытование в такой же форме в русских диалектах. Но все это — побочные соображения и аргументы. Главное — доказанная уместность прилагательного «босый» как лексемы и эпитета и произвольность допущения о его искусственности. Ясно, что оно — не претенциозная выдумка подделывателя.

Примеров доказуемости почти абсолютного большинства лексики «Слова о полку Игореве» можно привести не один десяток. Вся лексика памятника в основном без натяжек выдерживает испытание филологическими и историческими пробами всевозможных видов.

Обращаясь к общему облику лексики «Слова о полку Игореве», мы констатируем ее архаичность. В. Л. Виноградова на основании тщательного и систематического сопоставления словарных и фразеологических элементов «Задонщины» и «Слова» приходит к заключению о лексической вторичности «Задонщины»². Эта лексическая вторичность «Задонщины» по сравнению со «Словом» выражается в употреблении ею лексических средств, соответствующих словоупотреблению эпохи ее возникновения в русской письменности, причем в зависимости от списка и редакции варьирует и их лексика. Словарный состав «Задонщины» современен ей, вполне укладывается в ее хронологические рамки. В «Слове» же, наоборот, более новым, современным лексемам параллельных выражений «Задонщины» соответствуют более архаические. При допущении, что поздний автор «Слова» позаимствовал немало выражений из «Задонщины», нельзя не поинтересоваться, каким образом ему удалось так исторически реально подменить более новые лексемы «Задонщины» более древними, не делая грубых и постоянных ляпсусов, не превращая их в анахронизмы. Ведь хронологические передержки такого рода были бы неизбежны, легко было из одной крайности попасть в другую. Выверить и вымерить хронологически употребленные им словарные замены было страшно трудно, невозможно. Получились бы неприятные для фальсификатора коллизии. Взятые же автором исследования пробы не открывают хронологических дефектов в громадном большинстве случаев, утверждают хронологическую устойчивость словарных элементов «Слова». Дадим несколько примеров сопоставительного анализа словаря «Задонщины» и «Слова».

1. На месте «мечей булатных» всех списков «Задонщины» в «Слове» стоят «мечи харалужные». По определению А. В. Арциховского, «харалуг» — «дамасская сталь» — уже не был в употреблении в эпоху «Задонщины», его вероятно уже сменила «булатная сталь»³. По памятникам слово «булат» встречается с XV в., т. е. точно в годы написания «Задонщины»⁴. В «Слове» прилагательное-эпитет «харалужные» поставлено в нормальную словарную среду, в естественном и понятном сочетании со словом «мечи». В «Задонщине» же оно было непонято и искажено, что видно из таких словосочетаний, как: «берези хараужныя» списка К-Б⁵ и «хараужничьные» в списке И-1⁶ или «фарлужные» — в списке У⁷.

В подражательной «Задонщине» замена вышедшего из обихода и уже непонятного прилагательного «харалужный» современной и активной лексемой «булатный» более чем понятна. Автор «Задонщины», подражая «Слову», старался очистить ее от устаревшей, обветшалой для его времени и ставшей непонятной словарной оболочки. Его лексическое чутье, как современника, не обманывало его насчет активности и современности одного или другого слова, он легко отмежевывал неподходящее от подходящего. Для предполагаемого же фальсификатора «Слова» девяностых годов XVIII в. оба пласта лексики — древнейший и более новый — были одинаково чужды. Подражая «Задонщине» и подделывая «Слово» в духе древности, он всегда должен был держать в уме и то, что фальсифицируемый им список имел гораздо более позднюю датировку. Он был принужден балансировать между этими двумя полюсами русской старинной лексики — XII и XV—XVI вв., чутье к которой у него было притуплено, как у человека совершенно иной среды и эпохи. Он мог ошибиться и ошибиться грубо в выборе или замене лексемы и эпитета, противоестественно их сочетать, создать «лабораторным путем» неуклюжие словарные и фразеологические гибриды.

2. В неправильном употреблении встречаем в «Задонщине» и слово «забрало» — название самого обычного укрепления русского города в XI—XV вв⁸. Оно, очевидно, было еще живым термином (в значении помоста на городских стенах) только для ранней версии «Задонщины» по списку И-2 конца XV — начала XVI в. В более поздних изводах оно было непонятно и употреблено не к месту, наугад⁹. В «Слове» же, напротив, оно стоит на месте и в исконном значении, которого поздний автор свободно мог не знать.

3. Изредка встречающееся в письменности XVI в. слово «потяти» заменено в «Задонщине» общераспространенным в то время «посечен»: «Луче бы посеченым пасти, а не полонянымъ въспeти от поганых»; «...лучьжи ш бы нам, господине, посеченым быти, нижли полоненым быти от паганых татар»¹⁰. В «Слове» оно было бы менее уместным, и там мы его не находим, в нем употреблено «потяти» — для «Слова» не анахроническое.

4. Для «Слова» XII в. «ратай» в значении «земледелец, пахарь» — общеупотребительная лексема. В начале XVII в., а может быть, и раньше, обнаруживается тенденция к его утрате. Во второй половине XVII в. это слово уже не встречается в литературных памятниках, а только в фольклоре и в северных русских (более архаических) говорах: архангельском, новгородском, олонецком. В списках «Задонщины» — С и У — XVII в. «ратай», следовательно, уже в большой степени архаизм и даже анахронизм или редкий диалектизм¹¹.

¹ См.: А. А. Потебня. «Слово о полку Игореве», стр. 145.
² См.: В. Л. Виноградова. Лексическая вторичность «Задонщины» сравнительно со «Словом о полку Игореве». — ТОДРЛ, т. XII, М. — Л., 1956, стр. 20—27 (см. также: В. Л. Виноградова. Сравнительный анализ лексики «Слова о полку Игореве» и «Задонщины». Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук, М., 1953, 16 стр.).
³ См.: История культуры древней Руси, т. I. М. — Л., 1951, стр. 427.
⁴ См.: В. Л. Виноградова. Лексическая вторичность «Задонщины», стр. 21.
⁵ См.: Адрианова-Перетц. «Задонщина». Опыт реконструкции авторского текста, стр. 235.
⁶ См.: там же, стр. 240.
⁷ См.: там же, стр. 246.
⁸ См.: В. Л. Виноградова. Лексическая вторичность «Задонщины», стр. 22.
⁹ Ср.: «Микулина жена Василевич(а)... рано плакашас(я) у Москвы у брега на забралах, аркучи» в списке И-1 конца XVI — начала XVII в., стр. 240.
¹⁰ ТОДРЛ, т. VI, М. — Л., 1948, стр. 240 (список И-1) и стр. 253 (список С).
¹¹ См.: В. Л. Виноградова. Лексическая вторичность «Задонщины», стр. 23.

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26