Лексические и грамматические свидетельства подлинности «Слова о полку Игореве» по старым и новым данным. Страница 12
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26
Возникают и побочные соображения, полностью опровергающие искусственность процесса создания «Слова о полку Игореве». Забывают, что «Слово» недостаточно было «сочинить» как литературно-поэтическое произведение — «героическую поэму» конца XII или, в лучшем случае, XV—XVI столетий. Ведь это только одна сторона (правда, основная) взятой на себя выдуманным скептиками мистификатором задачи. Созданное лабораторным путем «Слово» надо было облечь в совершенно естественную и не вызывающую ни малейших намеков на подозрение палеографическую форму. Эти два момента (словотворческий и палеографический) должны были быть органически спаяны, они страховали надежность предполагаемой подделки. И второй момент слабо учитывается и недооценивается в дискуссии по «Слову». А момент этот чрезвычайно существен как оправдательное доказательство. Допуская на минуту обладание воображаемым фальсификатором сверхъестественными для эпохи филологическими дарованиями, неким «шестым», филологическим чувством, мы и в этом случае совершенно не можем себе представить, что он был в состоянии сфальсифицировать и рукопись «Слова». Совмещение таких двух неравнозначных качеств (второго как технического, в особенности) в человеке, принадлежавшем к кругам, из которых мог выйти предполагаемый фальсификатор, было немыслимым делом. Подделывателю пришлось бы быть не только высоко талантливым поэтом и блестящим знатоком древнерусского языка и русской старины, но и искуснейшим каллиграфом-текстологом, в совершенстве усвоившим приемы имитации древних рукописей и глубоко проникшим во все тайны славяно-русской палеографии. А такого сочетания самых разнообразных дарований у него не могло быть. Приходится неизбежно предположить, что у него должен был появиться сотрудник — сообщник, которому он мог бы всецело довериться и на «палеографические» дарования которого и познания в области древней графики и орфографии мог бы не колеблясь положиться. Недостаточно было сочинить, надо было придать сочиненному и внешний вид старины, адекватный старине языковых черт памятника. Обе стороны тщательно оберегаемого от посторонних взоров фальсификата — внутренняя и внешняя — должны были идеально совпасть во всех своих деталях. Задача мистификатора усложнялась. Усложнение всей проблемы мы видим и в следующем обстоятельстве.
«Слово о полку Игореве», по свидетельству современников с авторитетными именами, которым у нас нет оснований не верить, как рукопись, дошло до нас не в изолированном виде. Оно было найдено в составе сборника, содержащего и другие памятники древней русской письменности: «Гранограф», «Временник, еже нарицается летописание русских князей и земля Рускыя», переводные «Сказание об Индии богатой», «Повесть об Акире премудром», «Девгениево деяние» и др.1 Факт существования сборника не вызывает возражений и никем не отрицается. Сборник видели археографы Н. Н. Бантыш-Каменский и А. Ф. Малиновский, историк Н. М. Карамзин, палеограф-практик А. И. Ермолаев, типографщик С. Н. Селивановский и др.2 В датировке его у них не было полного единства, она колебалась в пределах XIV—XVI вв. Но для нас важно прежде всего то, что они сборник видели и даже оставили по памяти его описание3. Трудно поверить, что все эти крупные для своего времени специалисты — архивисты, палеографы, печатники и историки, через руки которых прошли десятки и сотни древних рукописей, широко начитанные в древней русской письменности, могли так грубо обмануться и принять подделку конца XVIII в. за оригинальную рукопись! Ведь если согласиться с теми, кто видит в «Слове» фальсификат, то придется в силу элементарной логики считать поддельной и рукопись «Слова». Провалиться фальсификатору рукописи было не мудрено даже в глазах современников, не искушенных, благодаря невысокому уровню палеографических знаний эпохи, во всех тонкостях древнерусского письма и т. п. Фальсификаторы списков «Слова о полку Игореве» были известны истории, но все они быстро были разоблачены4.
Акад. А. С. Орлов, видевший в «Хронографе» и «Временнике», возникших не ранее второй четверти XV в., произведения, неоднородные с остальными статьями сборника, высказал предположение о возможности механического соединения обеих неодинаковых половин сборника, в одну из которых входило и «Слово»5. Но этому противоречит наблюдение о внутреннем — стилистическом и даже частичном лексическом — единстве некоторых включенных в сборник произведений древней письменности, к которым надо отнести и «Слово». Вклинение фальсификата в их среду потребовало бы от сочинителя и каллиграфа-палеографа необычайной дальновидности. Мистификатор-сочинитель предварительно должен был предельно близко подделаться под их общий стиль и наиболее типичные языковые и лексические черты, а подделыватель-писец — достичь высокой степени техники в имитировании внешней, палеографической и графической стороны сборника. Установлено также, что графика, орфография и палеография рукописи «Слова» прекрасно уравновешиваются с формально-грамматическими особенностями его текста, наслоившимися на проступающую более древнюю основу языковой ткани памятника. И эта внешняя и внутренняя соразмерность говорят в пользу «Слова». Как могли поступить предполагаемые фальсификаторы (теперь их уже два), действующие в тесном конспиративном содружестве, с текстом «Слова» для его появления на свет — мы отказываемся себе представить. Они были поставлены перед трудностью выбора одного из трех возможных решений: 1) «сборник XV—XVI вв». (по отзывам современников) надо было составить самим и переписать его вместе с приготовленным текстом «Слова», 2) текст «Слова», сочиненный предварительно, можно было вшить в найденный случайно подлинный сборник XV—XVI вв., 3) подлинный сборник XV—XVI вв. нужно было переписать заново и включить в него при переписке и брошюровке подделанную внешне под весь сборник тетрадку с текстом «Слова».
Составить самим увесистый и разнообразный по содержанию сборник и оформить его палеографически было абсолютно нереальным предприятием. Пропорционально объему сборника увеличилась бы несомненно и степень его уязвимости как оригинальной рукописи XV—XVI вв. Нужно было разыскать подходящие оригиналы, скомплектовать их, подобрав по признаку единства общего характера и строя сборника, и переписать, снабдив всеми атрибутами подлинности. Орфографию и графику отдельных сочинений сборника необходимо было тщательно унифицировать, с сохранением палеографических и хронологических черт. При этом заслуживает быть отмеченной архаичность одного из произведений сборника — «Девгениева деяния» в сравнении с другими его вариантами, близкого по своей архаике к «Слову». Из этого наблюдения А. Мазон делает вывод обратного направления: в «Девгениевом деянии» сборника он склонен видеть объект, вдохновивший позднего автора «Слова»6. Н. К. Гудзий остроумно замечает, что автор «Слова» мог позаимствовать кое-что и из «Девгениева деяния», но он не видит оснований думать, что это сделал автор XVIII, а не XII в.7
Не легче было и внедрить «Слово» в подлинный сборник, именно внедрить, а не прибавить в конце, что видно из перечня статей, среди которых «Слово» упомянуто пятым по порядку (из восьми)8. Пришивка тетради со «Словом» в конце не представила бы трудности. Вклинение же потребовало бы некоторой перекройки и подгонки основного текста, может быть даже переписки заново его частей, примыкающих к началу и концу текста «Слова». Не могла задержаться в первичном виде и пагинация листов, буквы цифр надо было подскабливать, отдельные строки подчищать и подправлять, а части прежде написанного приспосабливать к вшитому новому тексту — этому инородному телу в составе сборника. При письме сборника в сплошную строку, без разделения на слова, и при возможном несоблюдении интервалов между отдельными статьями трудности возрастали, подгонка частей сборника превратилась бы в сложную хирургическую операцию. Наконец, надо было подобрать и подходящую по виду и качеству бумагу. Манипулировать надо было очень ловко, все время маскируя свою интервенцию, так как каждое неосторожное движение могло деформировать как внутреннее содержание, так и внешнее оформление сборника и выдать подделку. Без искусного лаборанта-палеографа воображаемому мистификатору нельзя было обойтись, он был его руками, послушно выполнявшими волю головы. Мнимый поддельщик должен был быть «двоичен» в лицах!
1 См.: Ироическая песнь о походе на половцовъ удельнаго князя Новагорода-Северскаго Игоря Святославича. М., 1800, стр. VII; В. Перетц. Слово о полку Ігоревім. У Київі, 1926, стр. 43—48.
2 См.: А. С. Орлов. «Слово о полку Игореве». Изд. 2-е, доп., М. — Л., 1946, стр. 51; Д. С. Лихачев. Археографический комментарий. — В кн.: «Слово о полку Игореве». Серия «Литературные памятники», Изд. АН СССР, М. — Л., 1950, стр. 355—358.
3 См.: А. С. Орлов. «Слово о полку Игореве», стр. 51—52.
4 Наиболее вероятным фальсификатором рукописи «Слова» мог быть А. И. Бардин, прославившийся своими подделками древних русских памятников («Русской правды», «Поучения» Владимира Мономаха и др.). Его делом были и четыре фальшивых списка «Слова о полку Игореве», по экземпляру которых он ухитрился сбыть в 1815 г. Мусину-Пушкину и Малиновскому, не открывшим сразу обмана. Эта проделка Бардина обошлась Малиновскому в 160 рублей (сумма для скромного бюджета небогатого чиновника Малиновского весьма значительная по тому времени). Поступок Бардина указывает ясно на то, что Бардин не мог подделать рукопись «Слова» XIV в., если согласиться с ее поддельностью вообще. Если бы Бардин действительно был подделывателем мусин-пушкинского списка «Слова», то он, конечно, не посмел бы предложить свое более позднее изделие (после московского пожара) первым редакторам издания. Исключительно важно и многозначительно и то, что все четыре списка «Слова» Бардина содержали в себе только текст «Слова». На подделку более значительных по объему и содержанию рукописей Бардин, как видно, не отваживался. Рукопись же со «Словом» представляла собой увесистый том с восемью произведениями различного характера, из которых некоторые очень велики по объему. Оба списка «Слова» (Мусина-Пушкина и Малиновского) выделки Бардина были без труда распознаны А. И. Ермолаевым, видевшим лет за 15—20 до этого и настоящий список «Слова», палеографические особенности которого ему были отлично известны. Заключение А. И. Ермолаева о поддельности списков поддерживал и Н. М. Карамзин, тоже хорошо знакомый с рукописью первого издания. Наконец, о том, что рукопись «Слова» Мусина-Пушкина не могла выйти из рук Бардина, говорят и ее палеографические особенности, расходящиеся с фальсификаторскими приемами и техникой Бардина. Более подробно см. об этом у М. Н. Сперанского: Русские подделки рукописей в начале XIX века (Бардин и Сулакадзев). — ПИ, V, М., 1956, стр. 44—74 и особенно стр. 74—90.
5 См.: А. С. Орлов. «Слово о полку Игореве», стр. 52.
6 См.: A. Mazon. Le Slovo d’Igor, стр. 68—69.
7 См.: Гудзий, стр. 178.
8 См.: Ироическая песнь о походе на половцовъ, стр. VII.
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26