Слово о полку Игореве
Варианты текстов БиографииДополнительные материалыАудио и видеоОтзывы

Аудиокнига 'Слово о полку Игореве'

 

 

Основные вопросы поэтики «Слова о полку Игореве». Страница 7


1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16

Характеризуя поэтическую манеру Бояна («растeкашется мыслию по древу, сeрымъ вълкомъ по земли, шизымъ орломъ подъ облакы», «летая умомъ подъ облакы»), автор имел в виду, конечно, не только образную поэтическую речь Бояна, но и то, что мы называем «художественным вымыслом», то, что Манассия у Гомера определил словами: «Инуду же много обращает и прелагает», а «мних Георгий Амартол» сурово назвал «лъжей». Автор «Слова» от такого «полета мысли» не отказался. Плач-заклинание Ярославны, беседа Игоря с рекой Донцом, диалог Кончака и Гзы о женитьбе «сокольца» — Владимира Игоревича — наиболее яркие примеры творческого домысливания автора. Вспомним покаянный внутренний монолог Игоря в летописной повести (Ипат. лет., 1185 г.), которым другой автор тоже «домыслил» исторический рассказ. Художественный вымысел автора «Слова» ближе к полету поэтической мысли Бояна, тогда как составитель летописной повести строит монолог Игоря на мотивах «слова о казнях божиих» и других произведений учительной литературы, убеждавшей в неизбежности наказания за грехи.

Обращаясь к стилистике «Слова», мы также найдем в ней отзвуки песен Бояна. Опираясь на них, автор строит примерный зачин, которым Боян начал бы «пeснь Игореви», и в этом зачине содержится та символика, которая потом на протяжении всей «повeсти-пeсни» будет применена автором. В зачине Бояна князья представлены в образе соколов, которых «буря занесе чресъ поля широкая». На этом образе построено горестное восклицание автора, напоминающего о том, что Игоря увезли далеко в плен: «О, далече заиде соколъ, птиць бья, — къ морю». Представление о князьях-соколах лежит и в основе описания русского войска, отдыхающего после первой удачной схватки: «Дремлетъ въ полe Ольгово хороброе гнeздо. Далече залетeло! Не было онъ обидe порождено ни соколу, ни кречету, ни тебe, чръныи воронъ, поганыи Половчине!». Здесь образ князей-соколов сплетается с картиной соколиной охоты. Своеобразное применение эта картина находит в изображении Бояна, складывающего «пeснь», где игра на гуслях представлена в виде охоты соколов на лебедей. Это нетрадиционное использование картины охоты с ловчей птицей-соколом побудило автора построить весь эпизод как развернутое трехчастное отрицательное сравнение. В зачине Бояна употреблена более обычная двухчастная формула отрицательного сравнения. Характерно, что автор «Слова», оттолкнувшись от народно-поэтического символа (сокол-юноша, он охотится за лебедью-девушкой), придал ему иное толкование, опираясь уже на литературный образ псалмопевца Давида, слагающего псалмы под аккомпанемент гуслей. В «Слове на воскресение Лазаря» этот образ дан в его прямом, а не переносном значении: «Удари, рече, Давыд в гусли и возложи прьсты своя на живыя струны» (ср. в «Слове»: «Своя вeщиа пръсты на живая струны въскладаше»).

Образ князя-сокола снова появляется в описании бегства Игоря из плена, но здесь он уже дан в виде сравнения, а охота на птиц тоже не символическая, а действительная охота, добывающая птиц «завтроку, и обeду, и ужинe». На эту охоту Игорь «полетe соколомъ подъ мьглами, избивая гуси и лебеди». И наконец на символе сокол-князь построена последняя беседа Кончака и Гзы.

В зачине Бояна символ врагов — «галици», которые «стады бeжать къ Дону Великому». Автор «Слова» предпочел более обычный символ врага: «чръныи воронъ, поганыи половчине» «Галици» в его повествовании — реальные птицы: рано утром перед битвой «говоръ галичь убуди»; на опустевшей во время княжеских усобиц пашне «галици свою рeчь говоряхуть», а во время бегства Игоря, охраняя его, «галици помлъкоша».

С поэтикой Бояна, а следовательно с устно-поэтической традицией, связано употребление двухчастной формулы отрицательного сравнения: «Немизe кровави брезe не бологомъ бяхуть посeяни, посeяни костьми Рускихъ сыновъ», «а не сорокы втроскоташа — на слeду Игоревe eздитъ Гзакъ съ Кончакомъ».

Выше отмечено (стр. 14), что автор «Слова» включил в свой рассказ две «припeвки» Бояна, первую оставив без изменения, ко второй добавив слова, прикрепляющие ее к событиям «сего времени». Из рассказа «Слова» видно, что Боян первую «припeвку» отнес к судьбе Всеслава Полоцкого. Возможно, что события молодых лет жизни Всеслава (он умер стариком в 1101 г.) Боян отразил в своих песнях, тогда и сложил свою «припeвку». Включая в литературное произведение эти нравоучительные изречения — «припeвки», автор «Слова» выразил с их помощью оценку событий и их участников, как это делали древнерусские летописцы XI—XII вв., вводя в изложение и книжные изречения, и народные пословицы, которые во второй половине XII в. автор «Слова Даниила Заточника» назвал «мирскими притчами». Теми и другими обильно уснащена речь Даниила Заточника. Литература переводная Киевского периода познакомила русских читателей с громадным количеством нравоучительных изречений, собранных из самых разнообразных источников — из сочинений античных ученых, философов, поэтов, из Библии и из учительной христианской литературы. Многие из таких изречений перешли из книг в живую речь, сблизились с ритмически построенными народными пословицами (такая ритмичность ощущается в обеих «припeвках» Бояна) и отсюда возвращались в литературу для выражения авторских оценок.

Извлекая из текста «Слова» стилистические приемы, которые сам автор ощущал как свойственные «песням» Бояна, мы с полным правом относим их к устно-поэтической традиции. Однако полное определение всей устно-поэтической стилистики, использованной в «Слове», еще ждет тщательного исследования, так как для сопоставления мы не имеем материала старше XVII в., когда было записано (однако неизвестно, с какой точностью) некоторое количество песен, былин, пословиц. Записи XVIII в. и начала XIX в. сохранились в большем количестве, но и их полное совпадение с устным звучанием — под сомнением, во многих случаях устные тексты «правились» согласно представлениям издателей этих записей о «художественности». Таким образом, в распоряжении исследователя остается главным образом огромный материал в записях XIX—XX вв. Его не «правили» издатели, но ведь он сам пережил с XII в., когда какую-то его часть мог знать автор «Слова», немало изменений, отслоить которые с уверенностью мы не можем. Поэтому обычный способ выделения устно-поэтических приемов в «Слове» путем сравнения его стилистики с поздними записями фольклора не дает надежных результатов. До XVI в. включительно устная поэзия во всех слоях общества продолжала жить и в городе и в селе, хотя самый состав ее в чем-то уже различался. Социальный облик хранителей и создателей фольклора определял отбор из наследия прошлого и характер вновь создаваемого. В грамотной среде рядом с устной поэзией жила литература, и взаимодействие этих двух форм словесного искусства сказывалось и на литературной стилистике, и на устно-поэтической речи. Вот почему для установления исконной принадлежности тех или иных стилистических приемов устно-поэтической традиции следует искать иного пути исследования. Вероятно, прочные результаты дало бы сравнительное изучение народной поэзии всех славянских народов. Проведенное систематически, такое изучение выделило бы в записях XVII—XX вв. те поэтические приемы, которые имеют наиболее древнюю основу.

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16




 

Перепечатка и использование материалов допускается с условием размещения ссылки Сайт о произведении "Слово о полку Игореве".