По поводу ревизии подлинности «Слова о полку Игореве». Страница 9

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17

Не нужно много задумываться для того, чтобы по крайней мере во втором примере понять, что из чего идет: вполне естественно говорить о «каменных горах» в применении к Днепру (здесь имеются в виду, конечно, днепровские пороги) и неестественно говорить о них применительно к Дону. Далее — просьба Ярославны к Днепру, чтобы он «взлелеял» ее ладу, сопровождается припоминанием о том, что Днепр ранее лелеял суда Святослава до полка Кобякова (здесь вспоминается бывший за год до этого удачный поход Святослава на половцев), в «Задонщине» же соответствия этому припоминанию нет, так как автор «Задонщины» не мог указать, кого раньше лелеял Дон, и насколько в «Слове» просьба Ярославны мотивирована, настолько в «Задонщине» она лишена всякой мотивировки, потому что нет никакой логической связи между тем, что Дон пробил каменные горы, и тем, что он должен прилелеять любимого мужа.

Совсем уже непонятную параллель из «Задонщины» приводит Мазон к обращению Ярославны к солнцу. В «Задонщине» русские жены говорят: «Уже нам солнце померкло во славном граде Москве». И все. И Мазон так распространяется по этому поводу: «И последняя строфа (в «Слове», — Н. Г.) о солнце, как в „Задонщине“ XVI—XVII вв., хотя в несходных значениях: в одном случае — солнце померкшее, т. е. умерший князь, в другом — солнце настоящее, которое жжет и вызывает мучительную жажду»¹.

Ниже Мазон указывает источники к этой строфе плача Ярославны в народных песнях, в поэзии Оссиана, в древнерусских литературных плачах и в свидетельствах летописи. Об Оссиане сказано будет особо, что же касается летописных данных и параллелей из древнерусских литературных плачей, то, естественно, совпадение с ними «Слова» еще нисколько не говорит за то, что непременно в XVIII в. для «Слова» были использованы летописные подробности или книжные плачи.

Вот и все, чем, оказывается, обязан плач Ярославны «Задонщине».

Центральным мотивом этого плача Мазон считает обращение к реке, сопровожденное красивой формулой: «прилелей» — «взлелей». При этом свою подделку автор «Слова» выдает лишний раз будто бы тем, что плач «Задонщины» по умершим мужьям он превратил в плач по живому мужу. «Слыхано ли, — спрашивает Мазон, — чтобы мог быть похоронный плач без мертвеца, которого оплакивают?» Но почему считается, что плач Ярославны — похоронный плач? И неужели Мазон не знает о существовании народных плачей по живым, а также женских свадебных причетов?

Другое свое «добро», по Мазону, автор «Слова» заимствовал из других источников или сам создал его во вкусе эпохи XVIII в. Так, живописное изображение костюма Ярославны («бебрян рукав») и взывание к раненому князю, раны которого перевязывает его дама, по мысли Мазона, заставляет вспомнить рыцарские романы уже упомянутого Трессана, сдобренные эпитетами, якобы чуждыми (почему? — Н. Г.) средневековью («кровавые его раны», «на жестоцем его теле»)².

Заклинание Ярославны: «О Днепре Словутицю... ты лелеял еси на себе Святославли насады до полку Кобякова» дает, по Мазону, грациозную игру слов в соединении с фразой «взлелей, господине, мою ладу к мне»; и слова «а бых не слала к нему слез на море рано» — концовка в стиле precieux. Жалоба вдовы Марии кажется Мазону очень скромной по сравнению с этим красноречием. Но именно это красноречие, утверждает Мазон, является той основной нотой, при помощи которой автор подделки организовал свою оркестровку. Ибо плач Ярославны, по утверждению Мазона, развертывается как оркестровая пьеса, следуя движению, периоды которого гармонически соединены: предварительное заклинание возлюбленной, превращенной в птицу, готовую полететь к своему возлюбленному, потерпевшему поражение в битве, затем упреки ветру, обращение к реке, укоры солнцу — все эти три последние мотива предваряются формулой, трижды повторяющейся как горестный рефрен: «Ярославна рано плачет...» И каждый из этих мотивов имеет общие места с народной поэзией и с излюбленными романсами XVIII в.

Мы согласны с тем, что «Слово» очень многим обязано народной поэзии и не возражаем, разумеется, против этого предположения Мазона, но возражаем против систематического сведения народно-поэтических элементов и плача Ярославны, и «Слова» в целом преимущественно к сборникам Чулкова, Левшина, Попова.

Что общего, например, имеет обращение Ярославны к солнцу со следующими строками, извлеченными из различных песен песенника Чулкова и приводимыми Мазоном:

В таком же роде и другие его параллели к плачу Ярославны, извлеченные все из того же песенника Чулкова.

Мазон ищет источника ряда поэтических образов как для плача Ярославны, так и для «Слова» в целом и в поэзии Оссиана. В параллель к тем местам из плача Ярославны, в которых она обращается к ветру и солнцу, он приводит такие образы из Оссиана в переводе Кострова: «Духи летают на крилех ветренных», «О ветры... ваши криле...», «О солнце! Сын небес! коль страшна красота твоя, когда смерть таится в пламенных твоих кудрях, и стремишь ты пред собою на сонмы воинства горящие твои пары». Но, как отметил уже Д. В. Айналов, ветреные крылья много раз упоминаются в Псалтири, фигурируют они и у Кирилла Туровского, например: «Ови (т. е. ангелы) облакы крылы ветреными приносят на взятие от земли» или «взыде бо, рече, на херовим и лете на крылу ветреннюю»³.

¹ A. Mazon. Le Slovo d’Igor, стр. 116.
² Ср.: Кирша Данилов. Древние российские стихотворения. М. — Л., 1958, стр. 58: «без той раны кровавыя», стр. 59: «а за ту рану кровавую»; В. Ф. Миллер. Исторические песни русского народа XVI—XVII вв. Пгр., 1915, стр. 252, 425: «рану кровавую».
³ Д. В. Айналов. Заметки к тексту «Слово о полку Игореве». — ТОДРЛ, т. IV, 1940, стр. 154.

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17

• Слово о полку Игореве. Оригинал.
• Карты местности, относящейся к походу Игоря
• Стихотворный вариант Майкова
• Английский перевод Набокова