«Слово о полку Игореве» и литературная традиция XVIII — начала XIX в.
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27
«Слово о полку Игореве» и
литературная традиция XVIII — начала XIX в.
Изучение связей «Слова о полку Игореве» с общественно-политическим и художественным сознанием времени открытия памятника и ближайших последующих эпох имеет солидную исследовательскую традицию. Уже в первый момент обнаружения «Слова о полку Игореве» оно было воспринято как произведение, отвечающее многообразным запросам современности. В различных интерпретациях оно вплелось в историю политической публицистики, художественной литературы, исторической науки, фольклористики, этнографии и т. д. Естественно, что рассмотрение этих сфер общественного сознания на рубеже XVIII—XIX вв. с неизбежностью ставило перед исследователями и вопрос о месте «Слова» в ряду изучаемых явлений. При подобном подходе исследователей привлекало сопоставление «Слова» с произведениями, хронологически относящимися к периоду после обнаружения и издания памятника. Постепенно выделились частные проблемы: история изучения и интерпретации памятника в период между обнаружением и первой публикацией, оценки ранних переводов, рассмотрение рефлексов памятника в художественной, политической и научной литературе этого периода1.
По-иному был поставлен вопрос в книге А. Мазона «Le Slovo d’Igor» (Paris, 1940). Поскольку А. Мазон рассматривал «Слово» как памятник литературы XVIII в., считая время обнаружения временем создания, его, естественно, привлек вопрос о связи памятника с предшествовавшей его обнародованию и, по мнению исследователя, породившей его литературной традицией. А. Мазон неизбежно оказался перед этой задачей, поскольку вопрос о подлинности «Слова о полку Игореве» не может быть решен простым вычеркиванием памятника из литературного ряда той или иной эпохи. Второй стороной этого нового взгляда на «Слово» оказывается включение его в новый литературный ряд и аргументация научной обоснованности этого действия. Задача же эта оказывается значительно более сложной, чем может показаться с первого взгляда.
Вычеркнуть «Слово» из числа произведений Киевской Руси — значит ввести в литературу конца XVIII в. новое и художественно весомое произведение. С точки зрения методики научного исследования иной постановки вопроса нельзя представить. Так ставили вопрос Пушкин и Кюхельбекер, писатели, чье непосредственное художественное чувство не может быть поставлено под сомнение, как бы ни относиться к авторитетности их научных мнений для настоящего времени. Кюхельбекер писал: «Библиотечный (т. е. «Библиотеки для чтения», — Ю. Л.) рецензент, разбирая „Основы словесности“ Глаголева, почти утвердительно говорит, что „Слово о полку Игореве“ не древнее русское сочинение, а подлог вроде Макферсонова „Оссиана“. Трудно поверить, чтобы у нас на Руси, лет сорок тому назад, кто-нибудь был в состоянии сделать такой подлог: для этого нужны были знания и понятия такие, каких у нас в то время ровно никто не имел; да и по дарованиям этот обманщик превосходил бы чуть ли не всех тогдашних русских поэтов и прозаиков, вкупе взятых»2.
Понимание того, что доказательство или опровержение подлинности «Слова о полку Игореве» — задача, связанная с рассмотрением литературы не одного, а двух исторических рядов, присуще работам А. Мазона. К сожалению, этого нельзя сказать о Г. Пашкевиче, другом современном авторе, взявшем под сомнение подлинность «Слова».
Отрицая принадлежность «Слова» к литературе Киевской поры, доказывая невозможность появления подобного памятника в XII в., Г. Пашкевич даже не ставит вопроса (не говоря уж о попытках доказательства): а в каком же веке было возможно появление такого произведения? Автор наивно предполагает, что литература Киевской Руси имела свой круг идеологических и художественных проблем, свое «возможно» и «невозможно», а для литературы XVIII в. все было возможно.
Остановимся на одном примере. Г. Пашкевич, анализируя понятие «Русь», приходит к выводу, что семантическое значение этого термина в «Слове» чуждо древнерусской литературе, «и в этом заключается основное доказательство поддельности „Слова“»3.
Прежде всего, понятия «Русь» и «Русская земля» трактуются Г. Пашкевичем значительно у?же, чем то реальное семантическое наполнение терминов, которое дают нам памятники Киевской Руси. Невозможно согласиться в этом отношении, например, с его трактовкой «Слова о погибели Русской земли». Однако сейчас нас интересует другое: Г. Пашкевич даже не ставит вопроса о том, как употреблялись эти термины в XVIII в. Между тем XVIII век считал исконным и извечным термин «Россия» для обозначения понятия национально-территориального и государственного. Мысль о том, что может существовать термин для обозначения национального единства вне единства государственного, вообще не укладывалась в сознании людей XVIII столетия.
В период, когда племенные представления отошли в прошлое, а государственные еще не могли лечь в основу понятия национального единства, ибо государственные институты дробили, а не соединяли народное тело, именно термин «земля» стал выразителем идеи территориально-этнического единения. Он означал не только географическое пространство, но и народ, на нем обитающий, а затем и любую часть народа. «Олегъ на мя приде с Половечьскою землею», — писал Владимир Мономах. В данном случае термин равнозначен понятию «половцы» и может употребляться не только как обозначение всего половецкого народа, но и некоей его части (ясно, что не все половцы пришли с Олегом к Чернигову). Именно так употребляется этот термин в «Слове». Рядом со значением «Земля»=народ+территория есть употребление «Земля»=русичи: «О, Руская земле! уже за шеломянемъ еси!». Здесь, конечно, понятие соотносимое с «Половецкой землей» в цитате из сочинений Владимира Мономаха: речь идет не о тех русских территориях, которые остались за горизонтом, а о русских воинах, перешедших пограничные холмы и углубившихся на территорию половцев. Этот оттенок уловил начитанный в древних текстах А. Ф. Малиновский, давший перевод: «О русские люди! далеко уже вы за Шеломенем»4. Однако уловить оттенок, имея перед глазами текст «Слова», или сконструировать его заново (ибо в «Задонщине» этот оттенок утрачен и «Русская земля» везде равна русскому государству) — вещи совершенно разные. По крайней мере до обнаружения «Слова» ни у кого из историков XVIII в. мы не обнаруживаем понимания сложности наполнения этого термина в памятниках Киевской Руси. Более того, диффузность политических терминов, их семантическая многосложность — столь характерное явление для политического мышления эпохи средневековья — совершенно чужда XVIII веку, который мыслит четкими категориями и считает такое мышление единственно возможным.
1 См.: С. Ф. Елеонский. Поэтические образы «Слова о полку Игореве» в русской литературе конца XVIII — начала XIX вв. — «Слово о полку Игореве», сборник статей под ред. И. Г. Клабуновского и В. Д. Кузьминой, Гослитмузей, М., 1947; В. В. Сиповский. Следы влияния «Слова о полку Игореве» на русскую литературу первой половины XIX столетия. — ИпоРЯС, т. III, кн. 1, 1930; И. П. Еремин. «Слово о полку Игореве» в русской, украинской и белорусской поэзии. — Ученые записки ЛГУ, Серия филологических наук, вып. 13, 1948; Ф. Я. Прийма. 1) «Слово о полку Игореве» в научной и художественной мысли первой четверти XIX века. — В сб.: «Слово о полку Игореве», исследования и статьи, Изд. АН СССР, М. — Л., 1950; 2) «Слово» в литературной жизни начала XIX века. — ТОДРЛ, т. X, 1954; Ф. М. Головенченко. «Слово о полку Игореве», историко-литературный и библиографический очерк. — Ученые записки МГПИ, т. LXXXII, вып. 6, М., 1955; Л. К. Ильинский. Перевод «Слова о полку Игореве» по рукописи XVIII века. — ПДПИ CLXXXIX, Пгр., 1920; А. Соловьев и Р. Якобсон. «Слово о полку Игореве» в переводах восемнадцатого века. Leiden, 1854; Roman Jakobson. L’Authenticite du Slovo. — В кн.: La Geste du Prince Igor’; А. Н. Пыпин. История русской литературы, т. I. 1898, стр. 137; П. Н. Сакулин, Русская литература, ч. II, М., 1929, стр. 565—566; А. Н. Соколов. Очерки по истории русской поэмы XVIII — начала XIX веков. Изд. МГУ, 1957, стр. 213 и др.
2 В. К. Кюхельбекер. Дневник. Изд. «Прибой», Л., 1929, стр. 219—220.
3 Н. Paszkiewicz. The origin of Russia. London, 1953, стр. 350.
4 При этом А. Ф. Малиновский не понял, что значит «Шеломень» (см.: А. Соловьев и Р. Якобсон. «Слово о полку Игореве» в переводах конца восемнадцатого века, стр. 12—13).
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27
Предыдущая глава